Выставка живопись
По случаю года Франции в России галерея-особняк "Наши художники" открыла выставку русских эмигрантов первой волны, художников, покинувших Россию после Октябрьской революции. Комментирует ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Заумное название выставки галерея почерпнула у Ильи Зданевича, русского футуриста и одного из основателей группы "41 градус", умершего в Париже. На открытии выступил специальный представитель президента по культуре Михаил Швыдкой, ответственный за проведение года Франции в России и России во Франции. Он выразил надежду, что выставку увидят и в Париже, но в разговоре с корреспондентом "Ъ" владелица галереи Наталья Курникова не подтвердила наполеоновских (или, точнее сказать, "александровских"?) планов и призналась, что "новые выставки делать интереснее, чем возить по миру старые".
"Парижачьи" выглядят приквелом прошлогодних "Русских американцев", сделанных галереей в дополнение к выставке "Американские художники из Российской империи" в Третьяковке. Париж и Берлин для некоторых были пересадочными пунктами на пути в Новый Свет, совпадают и имена: Павел Челищев, любимый художник Натальи Курниковой, фигурирует и там, и там. Кстати сказать, парижский Челищев сильно лучше, чем нью-йоркский. Выставка в целом тоже разнообразнее и интереснее, чем американская. Помимо эмигрантов "Наши художники" показали и Константина Коровина времен его первой поездки в Париж еще до революции, небольшую работу Марка Шагала и даже "возвращенцев" вроде Климента Редько.
Пестрая компания расставлена по жанровым полочкам. Стройными рядами висят портреты, натюрморты, ню, пейзажи и интерьеры мастерских. В перечислении чаще встречаются знакомые имена, но есть и настоящие открытия. Например, Петр Гримм. На "Парижачьих" он представлен двумя послевоенными работами необычайной для русского эмигранта продвинутости. Американские абстрактные экспрессионисты, следуя Пикассо, распрямляли предмет на плоскости и в конце концов пришли к живописи как аранжировке пятен и линий. Гримм, по-видимому, независимо от них двигался в том же направлении. Его поздние работы 1960-х находятся в мейнстриме европейской абстракции. На "Парижачьих" он представлен видом собственной мастерской и натюрмортом. Очертания предметов неустойчивы, они как будто плавятся на жаре, оттенков голубого и салатового не счесть, а пространство ведет себя как воздушный шар, округляется и дышит. Вероятно, его только начинают открывать и собирать: по данным сайта artnet.com, цены на его работы редко превышают €5 тыс.
Понятно, что жизнь в Европе для большинства русских была не особенно сладкой. Но есть и истории успеха. Уроженец Полоцка Савелий Сорин учился у Репина, стал востребованным светским портретистом, а после революции уехал в Париж и закрепил успех вплоть до того, что портреты ему заказывали представители британской королевской семьи. Сорин писал гладко и чисто, возвращая, например, 63-летнему политику и видному монархисту в изгнании Павлу Милюкову младенческий румянец. Кисти Сорина принадлежит и пастельный портрет дочери Федора Шаляпина Марины, русской красавицы в розовом с длинной косой. Интересно, присутствовал ли на сеансах сын Шаляпина Борис, художник, который добился успеха в США с помощью похожих приемов (его портрет Джона Кеннеди для обложки журнала Time показывали на "Американских художниках" в Третьяковке).
Сорин и Шаляпин зарабатывали в принципе тем же, чем и коллеги в Советской Республике,— портретами вождей и властителей дум. Конечно, некоторые из эмигрантов добились посмертной (Хаим Сутин) или послевоенной (Марк Шагал) славы, но большинство не вписалось в героический стиль тридцатых, памятники которого можно увидеть не только в СССР, Италии и Германии, но и в Америке времен Великой депрессии. Художники, озабоченные проблемами формы и цвета, оказались в Париже не у дел, как и мастера так называемого тихого искусства тридцатых от Александра Древина до Михаила Соколова. Правда, Древина в Советской России расстреляли, а Соколов много лет жил в ссылке. Ситуацию, когда тебя не пускает в большую художественную жизнь система поощрения национальных художников, все-таки проще пережить, чем ненависть "своих". Пережить хотя бы физически.