К чертовому дедушке

рассказывает Анна Толстова

Отец психоанализа и дед Люсьена Фрейда был, как показала жизнь, скверным провидцем: досидел в Вене до самого аншлюса и едва унес ноги от нацистской паранойи. Чего не скажешь о его младшем сыне: берлинский архитектор Эрнст Людвиг Фрейд, увидев первые же признаки фашистской вакханалии, незамедлительно перебрался в Лондон со всем семейством. Австрийские Фрейды присоединились к ним только летом 1938-го — Люсьену шел тогда шестнадцатый год. Осенью 1939-го Зигмунд Фрейд скончался, так что будущий художник провел под одной крышей со своим знаменитым дедушкой чуть более года. Но этого хватило, чтобы все кому не лень толковали его искусство во фрейдистском ключе. К чему личная жизнь 87-летнего живописца дает некоторые основания: несмотря на то, что он никогда не был публичной фигурой и старался держаться в тени, таблоиды потеряли счет его женам, подружкам и внебрачным детям. Копаться в интимных подробностях приходится и искусствоведам, ведь герои картин художника — жены, любовницы и друзья с детьми и собаками, то есть все, кто имел право доступа в мастерскую, за пределы которой интересы этого автобиографичного искусства выходили крайне редко. Ретроспектива в Центре Помпиду так и называется: "Люсьен Фрейд. Мастерская".

Впрочем, самый занимательный сюжет в биографии Люсьена Фрейда — не личная жизнь и даже не то, каким образом ему удалось возглавить счастливую десятку наиболее дорогих из ныне здравствующих современных художников мира. Почему необъятная мясная туша "Спящей социальной инспекторши", проданная два года назад на Christie`s за $33,6 млн, побила все ценовые рекорды, более или менее ясно. Труднее понять, как банальный коммерческий успех конвертировался в символический капитал. И живопись, от которой еще лет тридцать назад брезгливо воротили носы прогрессивные критики, теперь выставляется в Центре Помпиду, выстроенном на баррикадах 1968 года. Вряд ли можно объяснить это мировым фрейдистским заговором.

Люсьен Фрейд очень быстро нашел себя: легко переболев сюрреализмом в 1940-е, с начала 1950-х он сосредоточился на портретах в интерьере и вскоре стал писать обнаженных в фирменной сверхпастозной манере и в фирменном охристо-телесном жухлом колорите. Изобрел особый синтетический жанр: нечто среднее между портретом, обнаженной натурой и натюрмортом. Портрет натурщика, где разницы между телом и лицом практически нет, так как первое со всеми его анатомическими особенностями словно бы обретает физиономию, а второе, мясистое и морщинистое, неожиданно обнаруживает свою плотскую природу. И эта, как полагали в старину, одухотворенная и мыслящая материя увидена бесстрастным взглядом натюрмортиста, который с равным вниманием осматривает глиняный кувшин и тушку убитого зайца. Вернее, взглядом усталого пессимиста, который тщится найти в этом человеческом материале хоть частицу того образа и подобия, по коему он будто бы был сотворен. Вселенская бойня Второй мировой, в которой Люсьен Фрейд участвовал и был тяжело ранен в 1942-м, многих сделала философами-антропологами: кажется, он лишь поставил знак равенства между довоенным понятием "венец творения" и военным "пушечное мясо". Однако думать о каких-то философских основах его искусства начали гораздо позже. Долгое время известность художника не выходила за пределы довольно консервативных академических кругов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Конечно, в годы расцвета перформанса и зарождения видеоарта живопись вообще была под подозрением. Живопись же реалистическая, потакающая массовому вкусу, попала под двойное подозрение, и не только из-за того, что стала средством пропаганды в тоталитарных империях Гитлера и Сталина: чем быстрее росла армия поклонников простодушных картинок американской жизни иллюстратора Нормана Роквелла в 1970-е, тем сильнее обесценивались акции реализма на профессиональном рынке. Ню давно разоблачили как самый что ни на есть салонный жанр и квинтэссенцию буржуазности в искусстве, а уж писать обнаженную женщину в эпоху победившего феминизма было просто верхом наглости. Правда, Люсьена Фрейда трудно было упрекнуть в том, что он плотоядно любуется дамским телом. Вот уж ничуть не бывало: его модели чаще производят отталкивающее впечатление, даже когда нагишом позирует не кто-нибудь, а Кейт Мосс. Зато нашлось другое обвинение: художник проявляет свой мужской шовинизм, издеваясь над натурщицами, которые по его воле принимают сложные позы, вид имеют измученный и как будто засыпают от переутомления.

Словом, окончательная реабилитация художника случилась только в 1990-е, когда на повестку дня была поставлена проблема телесности. И сейчас Люсьен Фрейд — главное художественное сокровище Соединенного Королевства после бриллиантового черепа Дэмиена Херста. Королева Елизавета II заказала ему портрет (дружно осмеянный всей Британией), галерея Тейт почтила невероятно торжественной ретроспективой, а Лувр пригласил его сделать выставку Констебла в жанре "гений о гении". Рядом с именем Фрейда обычно упоминают имя еще одного британского гения — Фрэнсиса Бэкона. Художники дружили и неоднократно писали портреты друг друга. Каждый — в своей обычной манере: Фрейд — с отрешенностью патологоанатома, ни на секунду не польстив товарищу, Бэкон — искорежив фигуру, смазав лицо и превратив натурщика в красочную полуабстрактную отбивную. Сейчас очевидно, что Фрэнсис Бэкон и Люсьен Фрейд — две вершины английской живописи второй половины XX века. Пусть и не равновеликие. Но точно представляющие два полюса в искусстве: предельную субъективность и предельную трезвость. Полюса, как известно, притягиваются. А любителей объяснять эту нежную дружбу другими мотивами отошлем к трудам Фрейдова дедушки.

Париж / по 19 июля