Выставка фото
В рамках фотобиеннале 2010 года в ЦВЗ "Манеж" при поддержке Volkswagen открылись сразу две выставки классика модной фотографии немца ПЕТЕРА ЛИНДБЕРГА. Его называют пионером эпохи супермоделей. Но известность ему принесла та настойчивость, с которой он добивается от моделей естественности. С Петером Линдбергом поговорил ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
— Вы всегда старались снимать моделей так, чтобы они выглядели как живые люди, или постепенно к этому пришли?
— В 1988 году американский Vogue попросил меня сделать для них фотосессию. Заказывал, кстати, легендарный Александр Либерман, на тот момент большая шишка в издательском доме Conde Nast. И я сказал ему: "Я не могу работать с вашими моделями! Они слишком прилизанные, это скучно". Он предложил мне пойти и выбрать тех моделей, которых снимать интересно: "Иди куда хочешь, мы припишем к тебе нашего редактора". Я начал искать лица, которых интересно было фотографировать. И нашел тех женщин, которые потом стали супермоделями. Они сильно непохожи на тогдашние стандарты красоты. В Vogue посмотрели на мои снимки и сказали: "Да-да, это очень интересно, спасибо вам большое, мы перезвоним". Через четыре-пять месяцев главным редактором стала Анна Винтур. Она позвонила мне и сказала: "Я хочу, чтобы первую обложку новой эпохи, портрет современной женщины, сделал ты".
— И так началась эпоха супермоделей? Что это вообще за профессия? Супермодель — это модель-знаменитость?
— Меня часто называют создателем супермоделей. Но меня всегда больше интересовала фотография как таковая, а не создание какого-то нового образа женщины. Кроме того, мы недавно много говорили о проблеме "комплекса супермодели". Когда я начинал, я все делал максимально просто. Эти девушки были действительно прекрасны и к тому же умны. Но постепенно они превратились в суперженщин, в недостижимый идеал красоты, а это меня как раз не устраивает. Я проезжал мимо рекламы размером этажей на пять, где изображена Линда Евангелиста. И на этом огромном баннере не видно ничего, ни одной морщинки. Сплошная ложь, ужасно, не правда ли? Но вот так они развивались, и когда стали коммерчески успешными, превратились в небожительниц без единого дефекта. Я тут ни при чем.
— Может быть, вы и "Фотошопом" не пользуетесь?
— Нет, отчего же, пользуюсь. Но только для того, чтобы делать минимальную ретушь, как в докомпьютерную эру. Или когда не хватает времени ждать два дня хорошую погоду, я говорю ассистентам: "О`кей, ребята, давайте вставим небо потом". Но лица я никогда не трогаю. Женщина, созданная "Фотошопом", без воображения и характера, ужасна, разве нет? Но фотографы в этом не виноваты. Часто они просто снимают, а обработка производится позже, уже силами журналов и рекламных отделов. А потом фотографы говорят: "Ой, как же так вышло, я снимал совсем не это". Понимаете, большинство фотографов моды — идиоты. Кроме меня, конечно.
— Как вы пришли к фотографии?
— Я сначала хотел стать художником. Увлекся концептуальным искусством, очень любил Джозефа Кошута, Лоренса Вайнера и других художников этого рода. С интеллектуальной точки зрения концептуализм меня полностью устраивал. Последняя выставка, которую я тогда планировал, должна была состоять из психологических тестов. Приходишь в музей, и тебя опрашивают. Но мой брат, психоаналитик, сказал мне: "Знаешь, твои тесты дурацкие. Они годятся только для отдела кадров какой-нибудь корпорации, которой нужно найти служащему соответствующее его способностям занятие". И тут я узнал, что одному другу-фотографу нужен ассистент. Так все и началось. Правда, я жалею о том, что не сделал ту выставку.
— Интересно, что вы работали с психологическими тестами. Фотографу ведь тоже приходится быть психологом. Уговаривать, объяснять.
— Есть модели, которые ничего не умеют. Они просто стоят и хорошо выглядят. А есть девушки с внешностью, далекой от идеала,— хотя в чем этот идеал состоит, еще вопрос,— но они очень творчески походят к своей работе. Знаете Кристен Макменами? Нет? Так вот, она была лучше Линды Евангелисты, менее коммерчески успешна и, как следствие, не так знаменита. Кристен и Линда, хотя она и в меньшей степени, все-таки творчески подходили к работе. А вот Синди Кроуфорд и Клаудиа Шиффер считали свою внешность товаром. Их невозможно было убедить в том, что надо экспериментировать. Как-то для одной из фотосессий я попросил надеть парики а-ля ранние "Битлз". И Синди все время ныла: "Ненавижу этот парик, он такой ужасный! Я на себя не похожа!". А я ей говорил: "В этом-то и фишка!"
— Вы чувствуете себя частью мира моды? Небось не вылезаете с вечеринок и показов?
— Не-е-ет. Хотя почему, мой образ жизни вполне гламурен. У меня четверо детей — гламурно, не правда ли? Много зарабатываю. У меня водитель, две домработницы. Но я не тусуюсь. Это трудно, когда у тебя столько детей. У большинства моих знакомых в мире моды один ребенок, редко два. Или совсем нет детей. А я никогда не хожу на вечеринки. Ну, может, раз-два в год, а то и реже. Потому что это невыносимо скучно. Вот Ирвинг Пенн тоже на вечеринках не показывался. Американский Vogue как-то устроил прием в его честь. И большинство гостей, профессионалов и тусовщиков, видели его впервые, хотя Пенн тогда уже считался живым классиком модной съемки. Показы я тоже не посещаю. Когда ты вдохновляешься миром моды как таковым, то начинаешь делать слишком узкие по смыслу вещи. Выходит фотограф с показа и говорит: "Вау! Хочу сделать что-нибудь в стиле милитари!". То есть ему диктуют темы. А я вдохновляюсь жизнью. Если мои снимки чем-то и отличаются от других, это потому, что я смотрю на моду с другой точки зрения.
— У вас была выставка в ГМИИ имени Пушкина восемь лет назад. Что-нибудь помните с того раза?
— Это была первая выставка фотографии в Пушкинском музее. Антонова, кстати, еще работает? Да? Потрясающая женщина, непотопляемая. Для Пушкинского фотографию показать было делом невиданным. Ее там за искусство не считали. Я помню торжественную речь Антоновой на открытии. Она обнаружила в моих снимках что-то удивительное и глубокое. То есть, так сказать, оправдала свой музей.