Премьера театр
В "Школе современной пьесы" выпустили мюзикл "Русское горе", переписав и переложив на музыку "Горе от ума". За тем, как горькая сатира Грибоедова превратилась в краткий курс истории русского диссидентства, не без удовольствия наблюдала АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Музыку к "Русскому горю" написал Сергей Никитин, а Вадим Жук переплел хрестоматийные строчки Грибоедова с сегодняшними комментариями по их поводу. Если бы Иосиф Райхельгауз распределил роли между именитыми актерами своего театра, скажем, доверил роли Фамусова и Скалозуба великолепным Альберту Филозову и Владимиру Качану, получился бы капустник в стиле ретро. Однако режиссер поручил все роли молодым исполнителям, знающим о шестидесятниках и диссидентстве в основном из книг. Спектакль построен так, что Чацкий (Алексей Гнилицкий), Софья (Екатерина Директоренко), Фамусов (Иван Мамонов) и Лиза (Татьяна Циренина) в любой момент могут оказаться в массовке, а их персонажей сыграют другие. Передавая друг другу листочки с текстом, актеры по очереди примеряют на себя роль Чацкого — чужого среди своих. А сидящие в зале зрители и старшие артисты театра, по сути, смотрят собственную историю, разыгранную новым поколением.
Художник Алексей Трегубов затянул всю сцену в черное и одел исполнителей в черно-белые костюмы. Скинув белую жилетку или цилиндр, артист, как фокусник, может вмиг раствориться в воздухе, передав реплику материализовавшемуся из черноты коллеге. Чацкого, надевшего по случаю возвращения на родину белый фрак, окружают страшноватые тени: белые лица и вздыбленные в воздухе белые швабры, косы, серпы и молоты. Разумеется, серп в нужный момент перекрестится с молотом, а написанный Грибоедовым вальс окажется вступлением к "Русскому полю" Яна Френкеля. Слова у песни будут примерно такие: "Горе, русское горе! И удивительно, что от ума.... Ах, ты, горе мое, все мое бытие! Здравствуй, русское горе, русский гений, русский бог..."
Большинство острот и пародий, предложенных Вадимом Жуком и Сергеем Никитиным, вроде бы типичны и узнаваемы, но изящество исполнения и условные декорации, в которых предметы заменяют их белые силуэты, то и дело исчезающие во тьме, придают всему новизну и странность. В общем, перефразируя известную советскую остроту, можно сказать, что слова и музыку исполнители "Русского горя" получили от старшего поколения, но с помощью Иосифа Райхельгауза выбрали свой, весьма оригинальный порядок слов.
Ключевой сценой спектакля становится рассуждение Чацкого про дым отечества. В "Русском горе" монолог исполняется хором и начинается в ритме вальса. Мало-помалу сцену затягивает красноватый туман, а вальс перерождается в энергичный марш. Нацепив белые кивера и чеканя шаг, молодежь разъясняет публике, что давно привыкла к причудам российской политики вроде тлеющего парламента. Задиристо спетое "Как дым отечества нам сладок и приятен — гори оно огнем!" звучит чуть ли не как манифест поколения.
На фоне остроумных выпадов массовки и артистичного Молчалина (Степан Рожнов), успевающего поухаживать и за Софьей и за Лизой, Чацкий с его немодным гражданским пафосом, сыгранный Алексеем Гнилицким в скупой, внутренне сосредоточенной манере, временами действительно кажется занудой. Надо думать, это одна из режиссерских провокаций: ведь люди, не желающие ходить в ногу и подчиняться общим правилам, всегда вызывают досаду — они сбивают общий бравый ритм.
К финалу отвергнутый обществом раболепных карьеристов и вконец растерянный Чацкий меняет фрак на мятую рыжую куртку, на глазах превращаясь в Иосифа Бродского,— последние монологи он произносит с надрывно-распевными интонациями поэта. Ссутулившись и выпивая на троих с какими-то доходягами, он готовится в путь — то ли в вынужденную иммиграцию, то ли в места не столь отдаленные вроде деревни Норенской.