На прошлой неделе в Петербурге я пришел в Русский музей, признаюсь, не без трепета и, можно сказать, не от хорошей жизни. То есть я понимал, что прожигать жизнь в петербургских ресторанах — это не очень хорошая жизнь, хоть в каком-то смысле сам был ее участником.
Андрей Колесников
Но что сравнится с петербуржским музеем, да еще Русским! Главная задача в таком месте — не просто отдохнуть душой. Душа тут обязана трудиться, правда, для этого нужна некоторая, я считаю, профессиональная подготовка. Впрочем, в Русском музее на первый взгляд все так просто: здесь в каждом зале ты видишь такое количество портретов, которые ты надеялся забыть навсегда после средней школы, что никакая специальная подготовка тебе не нужна. И вот снова ты оказался в своем детстве, отрочестве и частично в юности. И ты вдруг начинаешь понимать, что школьная хрестоматия не смогла убить в тебе все эти портреты и все эти краски. Они пережили любой из этих учебников и победили их, черт возьми. И картины эти уже побеждают и твою утреннюю сонливость, и что-то еще, что не проходит так быстро, как она, но поддается все-таки медленному и печальному лечению в течение дня.
А некоторое время тому назад ты был в Третьяковской галерее и до сих пор не понимаешь, как оказался там на лекции про творчество художника Левитана... А вот занесло, интересно стало и пошел. И много нового узнал, честное слово, даже такого, чего и не хотел бы, чего не прочитаешь в школьных учебниках. Например, оказалось, что дружившие между собой художник Левитан и писатель Чехов называли друг друга в письмах "Дорогой мой крокодил". Это то, чего я предпочел бы не знать, но теперь знаю. Больше того, выяснилось, что в одном из своих бессмертных рассказов Чехов дотошно описал мучительно трудные отношения Левитана с его любовницей, и Левитан после этого не разговаривал с Чеховым много лет. И это еще, я считаю, Чехов легко отделался: Левитан мог в ответ его портрет, например, написать. Впрочем, эффект был бы один и тот же: все равно не разговаривали бы и не называли друг друга "Дорогой мой крокодил".
Между тем творчество Левитана еще на той лекции сильно заинтересовало меня (я уж не говорю про творчество Чехова), а я знал, что самое полное собрание сочинений Левитана — в Русском музее, сокровищнице культуры. Так я оказался здесь и ходил под впечатлением невообразимо сильных красок, их сочетаний и даже, казалось, звуков, которые исходили от картин и обрушивались на меня со всех сторон.
Потом я подошел к одной картине (кажется, это был... да нет, не помню), которая звучала даже громче остальных, и принялся рассматривать розовощекую девушку в платке, которая, чем больше я ее рассматривал (а она, если не ошибаюсь, меня), делалась мне с каждой секундой все родней и родней (и я уже надеялся на взаимность...).
— Что это вы тут принюхиваетесь?! — привел нас с девушкой в чувство отвратительно громкий голос смотрительницы зала.— У нас тут не принюхиваются! Это вам не кухня в ресторане, молодой человек, а Русский музей. Тут у нас картины смотрят!
Я хотел объяснить, что я вовсе не принюхиваюсь, а просто ушел с головой в искусство позапрошлого века и не хочу возвращаться обратно. Но смотрительница вернула меня к действительности.
— Так, как вы, картину вообще не смотрят! — успокаиваясь, добавила она.— Надо вот так отступить, вот на столько — и любоваться!
— А где зал Левитана? — спросил я, чтобы извлечь из нее хоть какую-то пользу.
— Зал номер 44,— не задумываясь, ответила она.— Только там его сейчас нет. Убрали с глаз долой. Какая-то выставка его работ готовится, что ли... А может, и просто убрали...
Я искоса в последний раз кинул взгляд на девушку с алеющими щеками и пошел к выходу из Русского музея. Он оказался слишком все-таки русским, даже для меня, простого ярославского парня.