В феврале "РусГидро" запустила первый восстановленный после аварии гидроагрегат на Саяно-Шушенской ГЭС. В своем первом интервью после назначения председателем правления компании ЕВГЕНИЙ ДОД рассказал "Ъ" о восстановлении станции, о проблемах с ОК "Русал" и о новой стратегии "РусГидро".
— Как вы оценили ситуацию в "РусГидро", когда пришли в компанию в конце прошлого года?
— Если говорить об управляемости, то компания была не в самом лучшем состоянии. У нее были не очень сильные позиции в профессиональном сообществе, и по большому счету развитие "РусГидро" просто плыло по течению по принципу "нам дали задание — мы его выполняем". Такой вот подход. Хотя, надо признать, это не самый худший вариант, бывает намного хуже.
— Как вы восприняли предложение возглавить "РусГидро"?
— Это было неожиданно. Многие в то время вообще были уверены, что на пике зимы, когда все станции, а особенно Саяно-Шушенская ГЭС, работали в особенно сложных условиях, назначать нового человека в "РусГидро" не будут. Кроме того, в "Интер РАО" бизнес совсем другой, а здесь генерация в чистом виде. Поначалу немного опешил, но сейчас мне начинает нравиться, я вижу, куда можно развиваться, и перспективы интересные. Но тут и ответственность совсем другая. Особенно после аварии 17 августа. Много раз уже говорили о том, что после этой катастрофы гидрогенерация никогда не будет работать по старым правилам. И это правда. Для меня, как для руководителя, главный приоритет — надежность. Не развитие, не экспансия и не теплые отношения с миноритариями. Все это на втором месте. А на первом — безопасная работа всех ГЭС. И чтобы сделать ее действительно безопасной, много чего еще предстоит изменить в существующей системе.
— В "Интер РАО", где вы до ухода в "РусГидро" были председателем правления, окончательно перестали вести дела?
— Для меня "Интер РАО" — родная компания. Я не могу вычеркнуть эти 11 лет из своей жизни. Кое-что мы там пока доделываем, но осталось немного. Я остался членом совета директоров. С Борисом Ковальчуком (новый гендиректор "Интер РАО".— "Ъ") у нас хорошие человеческие и рабочие контакты. Но, конечно, большая часть времени уходит на "РусГидро" — управление такими серьезными компаниями не может строиться по факультативному принципу.
— В момент вашего прихода как шли восстановительные работы на Саяно-Шушенской ГЭС?
— В самом начале, сразу после аварии, там, конечно, был сумбур. Но нужно отдать должное предыдущему менеджменту, ситуация изменилась, и к моменту моего назначения работа уже шла, хотя, может быть, не все решения принимались так быстро, как того требовала ситуация. Сейчас это выправляется.
Надо, конечно, учесть условия, в которых приходилось заниматься восстановлением — проверки, расследования, бесконечные комиссии. Любое строительство — дело непростое, а тут ты еще находишься в постоянном напряжении, я не представляю, как они работали. Тем не менее начало положено.
Кроме того, скоро будет готов второй водосброс. Хорошо, что решение о его строительстве было принято задолго до аварии, и уже летом мы должны его запустить. Честно говоря, мне трудно представить, что бы мы делали, если бы стройка не была начата заранее. После ввода в эксплуатацию берегового водосброса гидротехнические сооружения Саяно-Шушенской ГЭС будут в полном объеме соответствовать не только национальным, но и самым жестким из международных требований безопасности гидротехнических сооружений в части возможности пропуска паводка.
— Контракт на поставку новых гидроагрегатов был заключен с "Силовыми машинами", тем же производителем, что поставлял в 1970-х годах прежние, на которых произошла авария. Вы считаете такое решение правильным?
— Разработка нового рабочего колеса была начата за несколько лет до аварии. Благодаря этому появилась возможность намного сократить период начала производства после устранения недостатков конструкции, проявившихся в результате аварии. В этом решении много плюсов как для "РусГидро", так и для "Силовых машин". Этот контракт даст им огромные возможности для дальнейшего развития. Кроме того, Саяно-Шушенская была сделана под их оборудование, и выбор именно этого производителя очевиден. Слава богу, что компания не растеряла за постсоветский период мощности для производства такого оборудования, в противном случае пришлось бы тяжело с восстановлением, и первые киловатты мы не смогли бы получить в такой короткий срок.
— Новые гидроагрегаты будут находиться на сервисном обслуживании "Силовых машин"?
— Да, это обычная практика.
— Тем не менее машиностроители жаловались, что все эти годы их не подпускали к ГЭС, они не могли проверить состояние оборудования и это в том числе и привело к аварии...
— Это не так. Я сам видел несколько писем 15-20-летней давности за подписью руководства Саяно-Шушенской ГЭС в адрес завода. В них просьбы приехать, проверить, посмотреть оборудование. Но, похоже, в то время обслуживать гидроагрегаты было просто некому — были сокращения, увольнения, кадров, понимающих в таком оборудовании, просто не было. То есть не было физической возможности осуществлять сервисное обслуживание. Так что разговоры о том, что кого-то куда-то не подпускали, не имеют никакого отношения к реальности.
— Сейчас станция в каком состоянии?
— Мы запустили один гидроагрегат — N 6 и скоро будем готовы к запуску второго — N 5. К концу года должны быть готовы еще два — N 3 и N 4. Конечно, в восстановлении не все идет гладко, есть какие-то текущие проблемы, но все они решаемы. К примеру, впервые мы столкнулись с такой наледью на плотине, как в эту зиму. Вся вода ГЭС в этом году сбрасывается вхолостую, и поэтому поднимает большое облако ледяной пыли. В итоге вся она намерзла на водоводах, только представьте — несколько десятков тысяч тонн! Зрелище было не самое приятное, когда сам увидел, но на деле ситуация абсолютно рабочая. Понемногу боремся с этой наледью, и станции она ничем не угрожает.
Восстановление идет по графику. За этой работой пристально следит заместитель председателя правительства Игорь Сечин, известный своим жестким стилем руководства. Расслабляться нам не дают.
— В связи с аварией было принято решение активизировать строительство вашего совместного проекта с ОК "Русал" — Богучанского энерго-металлургического объединения (БЭМО). Но в последний год отношения между вами разладились. Это так?
— Да, строительство очень сильно тормозилось в течение 2009 года.
— Есть вероятность того, что в конце 2010 года Богучанская ГЭС не выдаст первую мощность?
— Эта вероятность очень и очень большая. Хотя, думаю, на полную мощность она выйдет в 2012 году, как мы и планировали. В данном случае я не вижу тут никакой принципиальной разницы.
— Так в чем же был конфликт с "Русалом"?
— Я бы не стал называть это конфликтом. Мы партнеры, но у нас разные задачи. У "РусГидро", как у госкомпании, задача выполнить заказ государства, тем более что государство дает ей на это деньги. "Русал" руководствуется другими принципами. Когда у них появился огромный долг, цены на алюминий стали падать, естественно, они поняли, что сейчас ускоренно строить БЭМО нет никакого смысла. И начали притормаживать с платежами. В таком темпе мы и просуществовали почти год.
— Сейчас "Русал" полностью погасил свою задолженность за прошлый год?
— Практически они в графике платежей.
— Это правда, что вы хотите изменить условия инвестсоглашения с "Русалом" по этому проекту?
— Мы хотим туда кое-что добавить. Во-первых, мы хотим, чтобы стало невозможным отменять принятые ранее решения по срокам и суммам, потому что почти весь прошлый год ушел на то, чтобы отменять результаты прошедших ранее тендеров и спорить о ценах. Во-вторых, мы хотим, чтобы "Русал" в инвестсоглашении четко обозначил дату ввода в строй Богучанского алюминиевого завода. Потому что нам важно понимать, кому мы будем продавать электроэнергию Богучанской ГЭС. Мы согласны продавать ее, например, Тайшетскому заводу, который, возможно, будет построен "Русалом" раньше, но важно, чтобы потребитель был точно назван. Потому что иначе это просто красивый проект, не имеющий под собой никакой экономики. А нам закапывать деньги в землю совершенно неинтересно.
— Вы думаете, новые условия сделают строительство БЭМО более стабильным?
— Да, конечно. Особенно, если учесть, что эти условия в большей степени важны не для нас, а для ВЭБа, который будет выступать финансовым гарантом в проекте. Чтобы дать финансовые гарантии, ему нужны более четкие правила игры. А вообще, я считаю, что нам с "Русалом" нужно выходить на новые сферы сотрудничества, тогда и текущие вопросы будут легче решаться.
— ВЭБ будет выступать финансовым гарантом для "РусГидро" или для "Русала"?
— Для всего проекта целиком, не для кого-то конкретно.
— "Русал" после аварии на Саяно-Шушенской ГЭС уверял, что несет убытки от того, что перестанет получать дешевую энергию с ГЭС...
— Неправда. Он получает электроэнергию по договору с "РусГидро", и мы, несмотря на отсутствие Саяно-Шушенской ГЭС, договор выполняем: покупаем более дорогую электроэнергию на свободном рынке и продаем ее "Русалу" по ценам, записанным в договоре. То есть в этом смысле у них нет никаких финансовых потерь, в отличие от нас. Но вот сейчас запустили снова ГЭС, и потери должны сократиться.
— Вы собираетесь пересматривать инвестпрограмму "РусГидро"?
— Да, она изменится. Мы каждую неделю рассматриваем на совещаниях в компании проекты инвестпрограммы, чтобы понять, какие из них необходимы в ближайшее время, а какие можно перенести.
— Уже есть результаты?
— Да. Мы понимаем, что нужно строить Мотыгинскую ГЭС, Нижнебурейскую и Нижнезейскую — там перспективы экспорта электроэнергии в Китай, а также Южно-Якутский гидроэнергетический комплекс и Нижнекурейскую ГЭС. Плюс большой и социально значимый проект по Северному Кавказу. Один из сложных вопросов там — гарантированный сбыт. Мы его решаем совместно с МРСК Северного Кавказа при поддержке вице-премьера, полпреда президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александра Хлопонина. Проект Эвенкийской ГЭС пока не настолько актуален.
— Будете ли менять структуру компании, может быть, структуру управления?
— Обязательно поменяем. К 1 апреля будет готова новая структура с новым распределением полномочий между членами правления. Думаю, мы немного сократим управленческий штат, потому что раньше он был слишком большим и нерабочим. В компании больше не будет дивизионов, а будут блоки — финансовый, инвестиционный, технический, экономический.
— Переход менеджмента из "Интер РАО" завершен?
— На ключевые позиции — да.
— Что происходит с менеджментом "РусГидро"?
— Я сразу сказал, что все, кто умеет профессионально и хорошо работать, нам нужны, и мы хотим, чтобы они остались в компании. Я могу сказать, что есть несколько человек, которые меня полностью устраивают как профессионалы. А с теми, кто не справляется со своей работой, нам придется расставаться.
— Говорят, вы собираетесь изменить и уровень зарплат.
— Это правда. На мой взгляд, зарплаты в "РусГидро" были слишком маленькими, зато действовала система премий, поощрений, бонусов, поквартальных и так далее. Я считаю, что зарплата должна быть достойной и дополняться внятной программой мотивации.
— Новая команда будет менять стратегию "РусГидро"?
— Да, безусловно. Она станет более агрессивной. Мы намерены выходить на зарубежные рынки, концентрироваться на проектах, связанных с возобновляемыми источниками энергии, строить гидроаккумулирующие электростанции, ветряные станции.
— О каких рынках идет речь? У компании до вас были планы по выходу в Индию и Лаос, но пока ничего не реализовано.
— Мы планируем заниматься проектами green field и покупкой активов в Африке, Азии и Латинской Америке. У "РусГидро" есть несколько собственных проектных институтов, которые еще во времена СССР построили около 300 ГЭС в других странах. У них есть опыт, который, я считаю, необходимо использовать. Правда, у нас нет инжиниринговой компании, и я всерьез подумываю о расширении нашей компетенции на этом направлении, в том числе путем покупки контроля в каком-нибудь активе. Только зарубежном, а не российском. Может быть, и это нам удастся сделать в ближайшее время.
— Но на какие средства? Из госбюджета? Или вы намерены привлекать партнеров?
— Ну, во-первых, у компании минимальная долговая нагрузка. Я всегда говорю: если у компании мало долгов, значит, у руководителя плохо фантазия работает. В этом, конечно, нужна мера, но и совершенно никак не пользоваться кредитными возможностями нельзя. Деньги должны работать. Кроме того, мы готовы работать и с партнерами.
— С кем, например?
— Например, с "Интер РАО". Можем вместе с ними и строить, и покупать активы за рубежом. Только не на паритетных условиях — контроль должен быть у одного из партнеров. Опыт с "Русалом" в БЭМО показал, что принцип паритета не работает. У кого-то должен быть контроль.
— Вы не предлагали им продать вам какую-то часть акций, чтобы получить контроль в БЭМО?
— Предлагали, но они пока отказываются.
— Почему вы упомянули в качестве партнера именно "Интер РАО"?
— У компании большой опыт работы на зарубежных рынках, так почему бы не объединиться и вместе не сделать что-нибудь интересное.
— А экспортно-импортные потоки у "Интер РАО" забрать не хотите, ведь монополии на торговлю юридически у нее нет?
— Нет, заниматься экспортом и импортом на базе "РусГидро" не стоит. Должен быть один оператор, и он есть — это "Интер РАО". В "РусГидро" главное — производственные мощности. У "Интер РАО" есть точки поставки, налаженная система, которая работает годами. Зачем ее ломать и строить свою? Другой вопрос, что у "РусГидро" тоже могут появиться возможности для экспорта. Те же самые Нижнебурейская и Нижнезейская ГЭС. С их использованием, очевидно, можно увеличить поставки электроэнергии в Китай. Для этого есть разные схемы, в том числе агентские договоры.
— У "РусГидро" есть большие программы по развитию малых ГЭС на Кавказе и возобновляемых источников энергии. Вам это интересно?
— Я считаю, что как раз именно за этими проектами будущее. Безусловно, мы продолжим развивать малые ГЭС на Кавказе, этот проект очень интересен инвесторам.
— Как-то они не громко заявляют о своем интересе. Я ни об одном потенциальном инвесторе не слышала.
— Инвесторы в этом регионе, конечно, могут быть только местные. То есть кто понимает, что он вкладывает деньги в ГЭС для собственных нужд, и она работает на него. Конечно, никаким банкам или портфельщикам малые ГЭС не нужны. Но они и не были рассчитаны на них изначально. А местные инвесторы там есть, и я не скажу, что их мало. Ведь малые ГЭС очень удобны — они даже не требуют обслуживания. Поставил модуль, закрыл его на замок и ушел, а турбина крутится.
— А возобновляемые источники?
— Эти проекты мне очень интересны. И ветропарки, и приливные станции, и гидроаккумулирующие. Думаю, что и с их помощью мы сможем выходить на зарубежные рынки. Сейчас возобновляемые источники очень востребованы, и мы будем активно их развивать. Проекты возобновляемых источников энергии, правда, требуют больших ресурсов, да и существующая законодательная база не позволяет развивать их быстрыми темпами. Но мы все равно будем расходовать наш инновационный бюджет на эти цели.
— Полгода назад была идея передать акции ОГК и ТГК, оставшиеся после РАО ЕЭС на балансах ФСК и "РусГидро", в управление "Интер РАО". Теперь это ваши акции, вы намерены попытаться изменить схему передачи?
— Я приложил руку к формированию этой идеи. И сейчас, хотя я больше и не работаю в "Интер РАО", она мне кажется единственно правильной. Смысл схемы в том, что акции ОГК и ТГК будут через допэмиссию переданы в "Интер РАО", а "РусГидро" и ФСК получит в обмен на них акции самой "Интер РАО".
— А зачем вам акции "Интер РАО"?
— Мы рассчитываем на то, что в какой-то момент рынок наконец выровняется и мы сможем их выгодно продать и направить деньги на инвестпрограмму, как и планировалось.
— Может, не стоит их продавать? Может, стоит докупить и стать акционером "Интер РАО"?
— Нам это неинтересно. "Интер РАО" — компания другого профиля, не имеющего отношения к деятельности "РусГидро". Не думаю, что их нужно смешивать.
— А почему вы не думаете, что более выгодно было бы оставить акции ОГК и ТГК на балансе "РусГидро" и продать их самим?
— В отличие от ФСК у нас очень маленькие пакеты. Я бы сказал, это "брызги" от реформы, с которыми толком ничего не сделаешь. Поэтому, конечно, в данной ситуации акции "Интер РАО" будут куда более ликвидным инструментом.
— Почему вы решили дать интервью? Я несколько лет наблюдала за вами в "Интер РАО", и трудно было не заметить вашу закрытость для детального общения. Что случилось?
— Это, наверное, самый сложный вопрос в нашем разговоре. Шучу. А если серьезно, то, скорее всего, дело в том, что изменилась ситуация вокруг меня, и она изменила меня самого. В "Интер РАО" я жил по правилам, которые установил для себя в самом начале — 11 лет назад. Мне личная известность тогда была ни к чему, только мешала. Сегодня я тоже не стремлюсь к ней, но изменился масштаб задач и масштаб ответственности. Раньше я решал бизнес-задачи и отвечал перед акционерами, а сегодня — хотелось бы, чтобы это прозвучало без напыщенности,— мне отвечать перед всей страной, обществом. Наверное, такой ответ самый точный.