Выставка живопись
В Третьяковской галерее проходит выставка, посвященная 160-летию со дня рождения Ивана Похитонова (1850-1923). Выставка озаглавлена словами Ильи Репина, назвавшего Похитонова чародеем-художником, и действительно создает ощущение сказочной красоты. Понять, в чем прелесть миниатюр художника, пыталась ТАТЬЯНА МАРКИНА.
Выставка встроена в постоянную экспозицию Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке, и это единственно верное решение: Иван Похитонов во всех смыслах музейный художник. В ГТГ есть два десятка его работ, приобретенных еще Павлом Третьяковым, теперь к ним добавилось еще более полусотни произведений из московской частной коллекции — и получилась обширная ретроспектива. Три небольших зала с на редкость удачным дизайном, что в случае с произведениями Ивана Похитонова очень важно, ведь самая большая его работа по размеру вряд ли больше обложки выставочного каталога.
Часто наезжая в Россию, большую часть жизни художник провел все же в Бельгии и Франции. Его наследники и сейчас живут там, сохраняя оставшиеся у них работы. В Москве, в Третьяковской галерее, была однажды его выставка — в 1963 году, когда собрали всю графику и живопись Похитонова по советским музеям, а внук художника дирижер Игорь Маркевич привез десятки работ из Франции. Спустя полвека на выставку приехала правнучка живописца Аллегра Шапюи, а многие работы "из семьи" теперь входят в собрание московского коллекционера Отара Маргания, который и дал их на выставку.
Художник писал так называемые миньоны — маленькие картинки на дереве, этот род живописи не был распространен в России, а только в Европе, где Иван Похитонов и учился. Однако — что поразительно — он начал брать первые уроки профессиональной живописи уже вполне сложившимся мастером. Во время учебы в Лесной академии в Москве, а потом во время ссылки за участие в народовольческом кружке Похитонов уже пишет в раз найденном стиле и раз найденным способом. На маленькой дощечке лимонного или красного дерева тончайшими кистями, потом полирует рыбьей костью, создавая ювелирное по размеру и по качеству изображение.
С тех пор он почти не эволюционировал. Набирал, конечно, в мастерстве; при желании можно углядеть в его пейзажах (всегда оживленных фигурками людей) влияния — в 1880-х барбизонцев, в 1900-х — импрессионистов, в первую голову Клода Моне, к 1920-м в цветовой дробности и фактурности мазка появляется слабый намек на постимпрессионизм. Но все эти легкие изменения не затрагивали сути его живописи: барышни на пляжах бельгийского Ла-Панна, охотник, пробирающийся через болото близ усадьбы Жабовщизна в Минской губернии, или воробьи на снегу в пригороде Льежа — все это написано мелко, но не дробно, романтично, но не слащаво. Сохраняя трепетную дилетантскую любовь к своим крохотным досочкам, тончайшим кисточкам, лупам и рыбьим косточкам, часами сидя на натуре, простуживаясь и приобретая "страшные плевриты" (как вспоминала его жена), долго лаская руками поверхность живописи, Иван Похитонов ухитрялся сохранять в ней свежесть первого впечатления и то, что обычно называют единством световоздушной среды. Впрочем, этот термин ровно ничего не объясняет. "Как он пишет — никак не поймешь... Чародей!" — говорил о нем Илья Репин.