В Палаццо дельи Экспозициони Рима (Palazzo degli Esposizioni, Roma) открыта большая выставка "Улисс. Миф и память" (Ulisse. Jl mito e la memoria). Она посвящена трактовке мифа об Одиссее (Улиссе в римской традиции) на протяжении всей античности, начиная с VIII века до нашей эры и вплоть до времен римских императоров. В выставочных залах из музеев всего мира собраны скульптура, керамика, живопись и мелкая пластика, сюжетно связанные с гомеровской "Одиссеей". Одним из главных достоинств выставки является то, что античный сюжет, обладающий всей условностью мифологического времени и пространства, неожиданно предстает перед современным зрителем с убедительностью реально произошедшего события, не теряя при этом и обаяния выдуманности.
Гомеровская поэма является одним из важнейших топов всей мировой литературы. На идее познания Вселенной через путешествие и символическом уподоблении отдельной жизни долгому скитанию вот уже многие века держится все человеческое сознание. Гениальные произведения Данте, Рабле, Сервантеса, Свифта так или иначе восходят к одному прототипу — гомеровской "Одиссее". Один из крестных отцов литературы двадцатого века Джеймс Джойс в своем "Улиссе" с великим простодушием признал факт превосходства поэмы Гомера. Разрушая все привычные нормы европейского литературного повествования, он тем не менее уже одним названием своего романа указал на то, что его произведение чуть ли не декларативно вторично по отношению к древнегреческому эпосу.
Необычайная важность "Одиссеи" для нашего времени не нуждается в доказательствах. Не говоря уже о самом заглавном герое, такие персонажи поэмы, как Пенелопа, Цирцея, Сцилла, Харибда, Полифем и Сирены знакомы всем с детства. Их имена превратились в своего рода словесный штамп, мгновенно определяющий отношение к предмету и даже почти не нуждающийся в прилагательных, типа "хитроумный Одиссей", "верная Пенелопа" или "обольстительная Цирцея". Само имя Пенелопа служит олицетворением верности.
Важность этой гомеровской поэмы для античности во много раз превосходит все, что мы можем себе представить. Для европейца новой эры так или иначе "Одиссея" и ее персонажи отходят в некое условное пространство мифа, безусловно продолжающее обладать потенцией жизнеспособности. Во всяком случае оно может реанимироваться в современности, о чем легко судить по роману Джойса. Но тем не менее, поэма Гомера ушла за пределы исторической памяти и не свидетельствует более о реальности некогда происходившего. Для античного же человека приключения Одиссея были так же подлинны, как для нас открытие Америки Колумбом.
В римские времена "Одиссея" стала достоянием образованности и культурности, о чем говорит сцена пира Тримальхиона из романа Петрония "Сатирикон". Богатый вольноотпущенник, типичный нувориш со страстью пересказывает мифологические сюжеты, безбожно их перевирая, чтобы произвести впечатление на своих гостей. Эта сцена одновременно демонстрирует некоторую оторванность императорского Рима от мифологии — она уже превратилась в текст, который можно пересказать, — и в то же время насущную необходимость знания сюжетов хотя бы для того, чтобы считаться уважаемым членом общества.
Выставка в Риме великолепно передает ту неразрывную внутреннюю связь, что существовала в античности между мифом и реальностью. Путешествие Одиссея трактуется так, будто это вояж Марко Поло: грот Полифема или пещера Сциллы предстает перед зрителем с неменьшей убедительностью, чем мог бы предстать императорский Китай времен знаменитого венецианского купца. Вопрос о том, что двор китайского императора вроде как существовал, а пещера Сциллы вроде как не существовала, оказывается снятым с легкостью, достойной самого Джойса. Одиссей, столь реальный во времена римских императоров, оказывается реальным и в наше время — как реальны гипсовые слепки с тел несчастных мучеников Геракуланума и Помпеи.
Выставка обязана своим существованием не только и не столько незаурядным интеллектуальным способностями ее кураторов, сколько деятельности императора Тиберия, построившего роскошные виллы на берегу Неаполитанского залива и населившего их спринтиями, юношами и девушками, специально обученными разврату во всевозможных его проявлениях, словно для того, чтобы инсценировать перед властелином эпизоды из фильма Пазолини "Сто двадцать дней Содома". Одна из этих вилл, у подножья горы Монти-Чианито, в местечке Сперлонга, была окружена живописными гротами, где Тиберий повелел поставить скульптуры, изображающие различные сцены приключений Одиссея.
Таким образом упражнения спринтиев, изначально имевшие оттенок некоего священного ритуала, разворачивались в пространстве, населенном мифологическими персонажами. Два центральных зала на выставке с ненавязчивым умением реконструируют два грота около виллы Сперлонга — пещеру Сциллы и пещеру Полифема. В средневековье эти огромные скульптуры были разрушены, и в конце пятидесятых их воссоздали терпеливые реставраторы, собрав целое из более чем 7000 фрагментов с добавлением утраченных деталей, выполненных на основе логических умозаключений о композиции групп.
Не являясь выдающимися памятниками скульптурной пластики, эти композиции стали выразительным образцом античного сознания. Блистательное воспроизведение духа прошлого, отнюдь не претендующее на археологическую непогрешимость, дает возможность продемонстрировать достоверность путешествия Одиссея. Это происходит благодаря тому, что пространство мифа в буквальном смысле оказывается переведенным в пространство человеческой памяти. В результате выставка одновременно предъявляет и весомость факта, и очарование парадокса.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ