Премьера кино
Углубляющийся кризис в прокате нашел подтверждение в том, что "Белая лента" Михаэля Ханеке, признанная главным достижением мирового киноискусства в 2009-м, выходит на наши экраны почти через год после каннского триумфа. Пауза позволила АНДРЕЮ ПЛАХОВУ обнаружить, что в фильме даже больше тайных шифров и смыслов, чем показалось вначале.
Многие за это время успели посмотреть "Белую ленту" на DVD и высказывали недоумение: чем объяснить лавину наград, обрушившихся на фильм Михаэля Ханеке, почему ему приклеили бирку шедевра? Тем, кто задает такие вопросы, невдомек, что это кино как раз о них, детях рационального века, а всегда ведь трудно узнать себя в зеркале. Единственное, что извиняет скептиков: это кино надо смотреть на экране, а не на мониторе. Снятое оператором Кристианом Бергером в цвете, оно подверглось процедуре обесцвечивания и цифровой корректировки, благодаря которым были элиминированы мелкие детали, придающие изображению бытовой характер, и достигнут эффект кошмара, достойный Босха и Кафки. Это контрмодель потерявшего актуальность поэтического кино, которое изначально деформирует реальность и нагружает ее нехитрой символикой. Здесь же факты мутируют в символы, перестают быть очевидными и превращаются в неразрешимые загадки — о них всю жизнь и снимает кино Михаэль Ханеке.
Зачем мальчишка, изучив на свиноферме технику убийства электрошоком, решил опробовать ее на подружке, вынудил родителей расчленить труп, а потом сдал их полиции, предъявив видеозапись содеянного ("Видеопленки Бенни", 1992)? Кто все-таки упрямо следил за жизнью респектабельного парижского семейства, подбрасывая ему кассеты (опять — видеопленки), сея тревогу и пробуждая нечистую совесть ("Скрытое", 2005)? Такими загадками полны фильмы Ханеке, одной из внутренних тем которых является ограниченность нашего воображения.
Действие "Белой ленты" разворачивается в немецкой деревне в 1913-1914 годах, где одно за другим происходят нехорошие события, сопровождаемые травмами и смертями. Кто-то протягивает веревку на пути доктора, увеча его вместе с лошадью. Потом по чьей-то вине сгорает амбар, кто-то издевается над аутичным мальчиком, от непонятных "терактов" страдают и другие дети. С рациональной точки зрения ясно, что злоумышленники локализованы в ближнем круге нескольких семей, населяющих округу. Среди них семья фермера, становящаяся жертвой классовой эксплуатации со стороны барона: это один возможный след, так сказать, "марксистский" и социальный (кто-то даже назвал Ханеке "Стэнли Крамером наших дней"). Другой, "фрейдистский", след ведет в семью пастора, который воспитывает целый выводок своих чад в строгости и сексуальной аскезе, граничащих с садизмом. Именно этим детям, выпоротым после очередного проступка, надевают на руку белую ленту (шанс вновь обрести божественную невинность), и именно эти дети оказываются в числе главных подозреваемых. Третий след — "ницшеанский" — заметен в доме доктора, с интеллектуальным высокомерием унижающего свою сожительницу-акушерку и растлевающего свою дочь.
Но все это лишь версии, о которых нам намеками сообщает рассказчик, молодой школьный учитель, пытающийся проанализировать эту историю спустя много лет и сталкивающийся с неразрешимыми вопросами о природе насилия. С помощью своего "аватара", как назвал один из критиков этого персонажа, внедренного в патриархальный протестантский мир, Ханеке предлагает нашему взору mocumentary — псевдодокументальный сюжет, где почти ничего не показано, а в основном постфактум рассказано и который на самом деле оборачивается чистой обманкой. В пространстве картины витает нечто настолько болезненное и монструозное, что ее протокольный стиль становится физически непереносимым.
В конечном счете можно предположить, что зло анонимно, зарождается само по себе и фатально воспроизводит себя. А стало быть, виноваты все: и взрослые, потерянные в жестком эгоистичном мире, и их с рождения испорченные потомки, которые никак не хотят становиться на праведный путь. Бог, жив он или умер, не спасает от зависти, злобы, агрессии. Призрак смерти витает над селением в центре Европы, вот-вот готовой взорваться мировым кошмаром, уже инфицированной нацистской чумой.
Да, в этом нет ничего нового, во всяком случае для тех, кто читал Томаса Манна, но Ханеке заставляет нас снова уткнуться в эту историческую загадку, потому что у него есть опыт современного человека, а он рождает новые претензии на то, что все можно объяснить. "Новое насилие" в постиндустриальном обществе многие, и отчасти сам Ханеке, связывают с тем, что нас постоянно провоцируют зловредные мультимедиа. Тело ХХI века лишено спокойных снов и содрогается от призраков шахидов, бомбистов и просто лиц некоренной национальности. Это тело чувствует себя под прицелом невидимого ока, которое фиксирует каждое движение, каждую судорогу. То может быть око террористов или спецслужб — не важно. Страх — питательная среда тоталитаризма, снова и снова сбывающихся предсказаний Оруэлла.
"Белая лента" поразительна тем, что пересаживает эти современные ощущения в условный патриархальный мир, где нет революционеров, инородцев и провокаторов, но где уже вовсю процветает чувство вины и агрессии, а тоталитаризм оказывается единственным, совершенно инстинктивным стилем поведения. Режиссер настаивает на иррациональной, непостижимой природе насилия (именно потому завораживает феномен серийных убийц) и вместе с тем показывает, что корни его в образе жизни общества, а он может быть описан вполне рационально. Но не в виде реалистической картины, а в виде чертежа, на который проецируются страхи, фантазии и желания. Холодный аналитик и бесстрастный патологоанатом Ханеке снял кино как будто бы сухое, наполовину рассказанное закадровым голосом, но ухитрился при этом добиться удивительной игры исполнителей, включая совсем маленьких детей, и удивительной глубины изображения. Все тайное давно стало явным, практически черно-белым, без оттенков, полутонов и нюансов — но тем самым еще более загадочным.