С золотом на дружеской ноге

вне игры с Андреем Колесниковым

Специальный корреспондент "Ъ" пообщался с лыжниками Никитой Крюковым и Александром Панжинским, завоевавшими золотую и серебряную медали в спринте, и выяснил, что живут они в одной комнате, а по ночам кто-то вилкой царапает Никите Крюкову его золотую медаль.

Лыжники — люди, в общем, неторопливые (по сравнению, например, с саночниками или, допустим, горнолыжниками). И я не спешил с ними разговаривать, когда двое наших, Никита Крюков и Александр Панжинский, выиграли лыжный спринт. Им можно было дать время подумать о том, что с ними произошло. В конце концов, проигравшие интересней в момент своего поражения, а победители в момент своего триумфа, можно сказать, скучны. Ну что они могут сказать кроме того, что счастливы? Ведь они и в самом деле счастливы — и больше ничего.

Здесь история, правда, была не очень простая. Крюков опередил своего приятеля Панжинского на самом финише, на несколько сантиметров. Он забрал себе его золото — или это как-то по-другому называется?

И через пару дней эти двое могли уже друг с другом не разговаривать. Потому что идея великой дружбы между спортсменами, которая выше олимпийского золота,— блеф, ибо для спортсмена нет ничего выше олимпийского золота. И попробовали бы они убедить меня в обратном.

Мне вообще-то хотелось, чтобы хотя бы попробовали.

Прошло три дня, они приехали в "Русский дом", мы пообедали. С ними был их тренер Юрий Каминский и девушка, которая никак сама себя не обнаруживала. Спрашивать ее, почему она так уверенно сидит с ними за одним столом, было неловко. Потом я, правда, сам разобрался.

— Я понял, что я второй, в тот момент, когда пересек финиш,— сказал Александр Панжинский.— Чудо еще, конечно, могло произойти, но я на него не надеялся, потому что я же знал, что я второй, хотя со стороны было, наверное, непонятно... Фотофиниш там... все это... Но ты же сам сразу понимаешь, что проиграл.

— Так все-таки проиграл или пришел вторым? — спросил я.— Разница, можно сказать, принципиальная.

— Проиграл,— сказал он.

— Тут более длинные ноги решают,— сказал тренер.— У Никиты ноги длиннее.

Девушка посмотрела на тренера. Это был не очень хороший взгляд. По-моему, ей не понравилось, что у Панжинского ноги короче, чем у Крюкова.

— У Никиты разножка лучше,— безжалостно добавил тренер, кидая в рот пельмени.

— Пельмени — плохая еда,— пробормотал Панжинский, поглядывая на тренера.

Перед ним стояла точно такая же тарелка, и он не притрагивался к своим пельменям.

— Почему вы так считаете? — поинтересовался я.

— Тренер так считает,— пожал плечами Панжинский.

— Конечно, плохая,— пояснил тренер, доедая пельмени.— Тесто с мясом. Разве можно?

— Разножка? — переспросил я.— То есть когда спортсмен выбрасывает на финиш лыжу?

Он подтвердил и сказал, что у Никиты разножка, может, лучшая в мире. Юрий Каминский, этот добродушный человек, который так охотно разговаривал со мной, не задумываясь, самым жестоким образом противопоставлял Крюкова и Панжинского друг другу, и они принимали это как должное.

Я пока не спрашивал, как они после этого финиша будут доживать в одной комнате в олимпийской деревне. Пока не надо было спрашивать.

— Вас на допинг проверили ведь? — поинтересовался я.

— Конечно,— сказал Никита Крюков.— Еще как.

— В первые три дня,— сказал тренер,— кровь и мочу у Саши брали три раза, у Никиты — два.

— Так, может, Никита поэтому и выиграл? — спросил я.

— То есть как это? — удивился Юрий Каминский.

И Никита с Александром посмотрели на меня очень внимательно.

— Ну, у вас, Никита, на один раз меньше брали то и другое,— пояснил я.— Главное, конечно,— крови... Крови у вас больше осталось, она бурлила...

— А-а,— кивнули они, не улыбнувшись даже толком.

Я понял, что на самом деле история, почему один выиграл у другого на финише, проигрывая всю дистанцию, до сих пор их обоих интересует... и Сашу больше, чем Никиту... И хорошая разножка Крюкова для Панжинского не ответ.

— Мы очень боялись, что утром в день старта опять придут пробы брать,— добавил тренер.— Они так делают: приходят в 6.15, будят спортсменов... Перед гонкой на 15 км коньком они пришли к четырем спортсменам из восьми стартующих. Ровно в 6.15. А это очень плохо для ребят. Они их элементарно будят.

— И ничего не сделаешь, да? — переспросил я.— К кому захотят, к тому и придут.

— Ну да. Но мы подготовились,— сказал тренер.— Доктора нашего на караул поставили. Он с шести утра зарядку у входа делал. Он у нас словоохотливый, кого угодно заговорить может. Должен был время потянуть, дать ребятам еще хотя бы минут 15. Тут же каждая деталь важна, каждая минута сна.

Интересно, подумал я, сколько тысячных на финише стоит одна минута утреннего сна? Мне очень нравился этот тренер. Такой вроде простодушный, доброжелательный, а доктора на караул догадался поставить... В итоге золото и серебро. И доктора я себе этого представил во всех деталях: как он зарядку на свежем воздухе делает и делает, рассеянно посматривая по сторонам...

— Но в итоге не пришли ведь они,— засмеялся тренер.

— То есть зря доктор зарядку делал?

— Получается, что совершенно напрасно,— согласился тренер.

— У меня появилась идея насчет допинга, когда вы выиграли,— решил признаться я.— Что наши чиновники наконец-то побороли допинг в сборной, хотя это было очень трудно — как коррупцию побороть. Но они побороли. Спортсмены стали выступать по-честному. И именно поэтому стали показывать такие результаты, как на этой Олимпиаде. Это и есть их реальный уровень. Раньше-то хоть и ловили, но через одного, через двух, но по крайней мере хоть кто-то из наших к золоту прорывался. И вот лыжники смотрели-смотрели на это и решили: черт, так больше нельзя, надо рисковать. И вот у нас уже победа в лыжном спринте. Когда ваши анализы-то готовы будут?

— Через неделю,— с тревогой посмотрел на меня тренер.— Нет, ребята не такие. Да и потом пробы по новым правилам хранят восемь лет. Нет никакого смысла.

— Да я не очень серьезно это говорю,— сказал я.

Восемь лет — это серьезный аргумент. Смысл и правда как-то теряется.

— Честно говоря, мы очень мало о допинге знаем,— признался тренер.— Говорят, есть какой-то швейцарский эритропоэтин, есть китайский... Так они вообще не ловятся. Это у нас такие легенды ходят...

— Нереально все это,— сказал даже с каким-то сожалением Никита.— Ко мне сразу после старта их человек подошел, прицепился и уже ни на минуту не отпускал, пока я пробу не сдал. На награждение ходил, в номер ко мне...

— Но все-таки,— я решил, что пора переходить к главному,— Саша, у вас есть шанс стать олимпийским чемпионом.

— Как это? — заинтересовался он.— Ну да, я еще могу теоретически выиграть. Но там очень серьезные спортсмены... Очень.

— Нет, ну если у Никиты проба даст положительный результат! Не надо больше никуда бежать. Будет у вас золотая медаль.

— О! — обрадовался он.— А я и не думал об этом! Теперь буду думать! Спасибо!

— Вряд ли! — засмеялся Никита.— Только если влить что-нибудь в пробу. Но я там все слишком хорошо закупорил...

— А в самом деле, Саша, вы сможете Никите простить, что он вас золота лишил? — спросил я.

— А вы как думаете? — засмеялся он.

Я удивился. Мне казалось, что он сразу скажет, что уже давно простил или что невозможна никакая тут обида в принципе.

— Иногда бывает,— сказал тренер.— Я понимаю, о чем вы. Иногда бывает, что не могут простить. Но я надеюсь, Саша справится.

— Я же сам проиграл...— сказал Панжинский.— Но на меня вообще никто не рассчитывал, а я серебро выиграл.

— То есть не он выиграл, а ты проиграл! — засмеялся тренер.— Да... А они еще и спят в одной комнате...

— А я смотрю, у меня медаль какая-то странная,— задумчиво сказал Крюков.— Вся в царапинах... Как будто кто-то ее по ночам царапает...

Панжинский приподнял вилку в сторону Крюкова.

— Вот такой вилкой, да? — спросил он.

— Говорят, вы, Никита, уверены были, что выиграете медаль? — я уже все выяснил, и разговор на эту тему оказался не таким уж безболезненным, и пора было его заканчивать.

— Ну да,— кивнул он,— эта медаль у меня в плане стояла. И вещий сон был еще летом. Я во сне победил. Правда, не знал, что именно выиграл. Думал, что, может, "Майскую лыжню"... А оказалось, Олимпиаду.

— А вы о призовых думали? — спросил я.

— Нет еще,— пожал плечами Крюков.— А сколько там?

— Да, сколько? — поддержал разговор Панжинский.

— Вам по-разному заплатят,— опять безжалостно пояснил тренер.— Я, правда, точно не знаю сколько.

— Вроде сто тысяч долларов золото...— сказал я.

— Сто тысяч золотом? — переспросил Крюков.— Это много!

— Так и машина еще, наверное, как в прошлый раз, после Турина,— предположил я.

— Да,— оживился тренер,— после Турина была такая история. Но сначала хотели только золотым медалистам дать. Так у нас говорили... У нас же много слухов. И те, кто машины давал, были уверены, что хоккеисты золото возьмут, и им тоже машины заказали. Так что у нас медалисты очень болели, чтобы хоккеисты не выиграли... Ну, они четвертыми и стали. И на 20 машин больше в результате оказалось. И все медалисты в результате тоже получили! Такими слухами мы живем, представляете!

— Может, и сейчас так выйдет,— предположил я.

— Я права получил месяц назад...— мечтательно сказал Панжинский.

— Его машина,— кивнул в сторону Панжинского Крюков,— это 347-й автобус. Каждый день на нем ездит.

Молчащая девушка за нашим столом вздохнула, посмотрев на Сашу, а потом ее вдруг прорвало:

— Да при чем тут машина!.. Это у нас, в Северной Америке, без машины нельзя. А в России можно!

Она решила поддержать его, обнадежить, что ли. Она думала, что его, может, тут обижают. Это, конечно, была его девушка.

— А вы здесь живете?

— Да, уехала несколько лет назад,— сказала она.— Любопытно было посмотреть, как тут люди живут.

— И как?

— Проще,— сказала она.— Наша культура сложнее, и запросы у наших людей больше, и амбиции другие, цели есть (она опять посмотрела на Сашу, не буду говорить, с каким выражением.— А. К.). А здесь люди расслаблены. Им меньше нужно.

Видимо, ей все-таки очень не хватает наших амбиций, подумал я, а то бы не сидела эта чудесная девушка за нашим столом сейчас.

— А скажите,— спросил меня тренер, вот в этой вашей газете (он показал на "КоммерсантъBoscosport".— А. К.) каждый день прогнозы делают на медали. И мы не видели прогноза на их гонку. Нет ли у вас этой газеты? Очень хочется посмотреть, что вы прогнозировали.

Принесли газету. Но в ней не оказалось прогноза на эту гонку (на самом деле он вышел на день раньше, и в нем Никита Крюков был включен в число главных фаворитов спринтерской гонки).

— Ну вот! — обрадовался тренер,— Нас вообще в расчет не принимали! Даже в прогноз не включили!

— А какой у вас был прогноз на гонку? — спросил я.

— Ульссон. Хаттестад. Крюков. Нортуг,— ответил он.— В порядке очередности.

Я заметил, что рука Панжинского так сжимает ручку стула, что ручка эта сейчас превратится в пыль.

— И темная лошадка Панжинский,— добавил тренер.

— Не такой уж я темный! — засмеялся Панжинский.

То есть отпустило сразу. Мгновенно.