Так получилось, что в течение всей недели мы общались с детьми только по телефону. Несколько тысяч километров, но в конвертации в телефонный формат — лишь доли секунды.
— Алло, мама! Привет! — прокричала мне Варя в телефонную трубку, как только мы с Митей приземлились спустя три с половиной часа перелета из Москвы.
— Мама, мы идем гулять! Я веду собаку Роню. Говорю ей: "Рядом".
Мы поговорили всего 54 секунды. Я не видела ее всего полдня. А она говорит Роне "рядом". Подвиг для Вари: девочка опасается собаки, всегда стремительно пробегая мимо нее. Потому что если задерживается, Роня громко стучит хвостом, а после может облизать щеки. Варе это не нравится. А тут — "рядом".
В следующий раз к телефону подошел Федя.
— А я упал,— сообщил он и, выдержав паузу: — и разбил себе голову.
Разговаривать с Федей было проще. Он всегда выжидал паузу между предложениями и даже словами.
— Ничего страшного, сын. Подумаешь, упал. Со всеми случается,— я точно знала, что с головой все в порядке.— Помнишь, как папа упал?
Повисла пауза. Она длилась несколько секунд.
Может, он прокручивал в этот момент кадры из видеозаписи на моем телефоне, на которой их папа упал, скатываясь на лыжах с горы. Дети несколько раз просили включить ее, а когда доходило до места, в котором Митя падает, зажмуривали глаза. Но потом все равно просили включить запись снова.
— Я помню. Но я упал совсем по-другому.
— Но ты же ехал не на лыжах, а на санках?
— Ну да. А еще я выучил букву "А",— снова пауза,— и "Б" тоже.
Сегодня четверг, а еще в воскресенье, указывая на букву "А", Федя говорил: "П".
— А какие слова ты знаешь на букву "А"?
— "Аист", "ананас", "арбуз",— перебирал сын, выделяя первую букву. Возникла пауза.
— А еще? — честно говоря, мне не хотелось верить, что реальное время гораздо стремительнее, чем количество секунд на дисплее мобильного телефона. Сейчас на дисплее было "1.34". А сын говорит мне, что знает буквы и слова.
— "Бабочка",— сказал он вдруг.
Я почему-то обрадовалась.
Федина тактика общения по телефону была совершенно обратной тому, как действовала его сестра. Он говорил короткими предложениями, но с большим смыслом. Ему важнее было то, что скажу ему я. Он любил слушать. Варя в данном вопросе была его полной противоположностью. Ей важно было успеть сказать мне все, что у нее там накопилось.
— Федор, я тебя люблю,— я могу говорить это часто, потому что мне нравится получать ответ.
— Я тоже, мам. Я очень скучаю. По тебе и по папе,— Федя отделял слова от слов, предложения от предложений. За минуту телефонного разговора Федя успевал сказать одно-два предложения, услышать — пять. Варя могла сказать, может быть, целую тысячу, а услышать — одно. Но очень для нее важное.
— Я тебя люблю, доченька.
— А я — тебя. Я твоя любимая? — она всегда задавала один и тот же вопрос.
— Да.
Вот тут надо было вовремя остановиться, потому что эти слова действовали на Варю мотивирующе и она могла проговорить еще полчаса. Позавчера я не успела закончить разговор вовремя. Варя говорила и говорила. Про то, что она разглядывала на прогулке чьи-то следы. Про то, что уже дважды кормила кота Муху, но собака Роня каждый раз съедает кошачью еду в тот момент, когда возле кошачьей миски никого не оказывается. Про то, что вылечила насморк своей кукле Ляле. Но она не будет доктором. Она, как мама, будет...
Вот он, этот момент. Надо было побыстрее что-нибудь сказать, потому что это была, может быть, единственная тема, в которой Варя брала вынужденную паузу. Не потому, что она не знала, кем будет, когда вырастет. Знала. Этот вопрос был решен, когда стихотворение про мам, которые в любом случае важны, мы читали впервые. Точнее, читал папа, а мы слушали. В такие моменты мы с Варей обычно вместе лежим в ее кроватке, я обнимаю ее двумя руками, а она меня — одной. Второй рукой Варя всегда перебирает мои ресницы. Я в такие моменты, по правде сказать, совершенно не слышу, о чем там читает Митя. А Варя слышит, наверное, потому что умеет потом сделать выводы.
— А ты кем работаешь, мамочка? — шепнула мне дочь, дослушав стихотворение до конца.
— Ты ведь знаешь, Варь,— вообще-то я говорила ей когда-то давно, но она никак не может запомнить. "Журналист", оказалось, сложное слово.
— Ты работаешь на работе. В своем доме, да? — однажды они провожали меня до офиса, и, когда мы смогли видеть его через дорогу, я объяснила, что это издательский дом, в котором я работаю. Слово "издательский" они не запомнили.
— Дочь, я журналист.
— Мам, и я журналистом буду.
— Может, доктором?
— Нет, мам, я как ты хочу.
Я не разубеждаю, просто киваю. Может, пройдет.
В общем, в разговоре про профессии всегда возникала пауза. Потому что Варя не могла вспомнить слово "журналист" с исключительной точностью, а ошибаться в произношении слов ей не нравилось. Может, с моей стороны нехорошо было использовать ситуацию в свою пользу. Но я решилась: мы разговаривали уже больше чем полчаса.
— Ладно, Варюша, давай-ка прощаться. Я потом позвоню. Ты будешь журналистом, да?
Нажимать на красную телефонную клавишу надо было немедленно, не дожидаясь, пока ребенок сможет ответить что-нибудь кроме простого "да".
— Нет.
На дисплее телефона высветилось "32.24". Но я не могла закончить разговор, не выяснив, почему она не ответила "да".
— Потому что Федя сказал, что будет работать на катке. А мне надо будет ему чуть-чуть помогать. Я помогу и потом уже буду работать жу-ра, щур-н-ла... В общем, как ты, мам.
Прежде, до этого разговора, Федя никак не мог определиться с профессией.
Я не хочу больше от них уезжать. Потому что слишком много всего происходит, когда растишь детей по телефону.