Похоже, в России крепнет тенденция: вопреки сложившимся устоям, люди готовы сняться с насиженного места в поисках трудовой перспективы. "Огонек" попытался проследить векторы этого движения.
Если человек пытался найти работу за пределами своего края или своей области, в России он фактически был героем. По данным Института демографии Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ), в 2000-х годах менее шести россиян из тысячи становились внутренними мигрантами (в США, например, этот показатель в 4-5 раз выше). Начиная с президента Дмитрия Медведева и его статьи "Россия, вперед!" и заканчивая мелким предпринимателем, который не может найти нужных работников, — все хотели бы сделать россиян мобильнее. Даже ФМС в начале этого года занялась ускорением общества: к 2011-му предложила либо упростить, либо отменить регистрацию по месту жительства для внутренних мигрантов. Тема мобильности стала еще одним поворотом темы модернизации.
"Дело в том что в экономиках с высокой мобильностью либеральные решения не вызывают социальной напряженности, — считает Сергей Гуриев, ректор Российской экономической школы. — Нет необходимости спасать неэффективные предприятия, и власти могут напрямую помогать людям. Выше мобильность — эффективнее борьба с кризисом, который в данном случае может даже способствовать реструктуризации экономики".
С экономическими выкладками, впрочем, согласны и сами люди: они хотят переезжать, тем более что насиженную работу сегодня теряют все чаще — безработица, по данным Росстата, выросла до 9,2 процента. Кризис мобилизовал людей значительно быстрее, чем то могли сделать государственные увещевания. "Кто-то из уволенных, конечно, живет на накопления, снижает стандарты потребления или даже "садится" на огород, но появились и другие стратегии, — полагает Евгений Гонтмахер, член правления Института современного развития. — Самые способные и перспективные работники находят себя на новом месте. Например, когда было решено заново открыть Целлюлозный комбинат в Байкальске, выяснилось, что порядка сотни сотрудников — наиболее квалифицированных — уехали из города. И теперь нужно искать новых".
Незадача, однако, в том, куда переехали эти люди и уезжают сотни других. "Набор пунктов назначения почти не меняется, — продолжает Евгений Гонтмахер. — Это Москва плюс "сырьевые" города плюс остатки академгородков. Новых мест работы фактически нет". Какое-то разнообразие внесли "стройки века" вроде олимпийского города Сочи или Владивостока, который готовится принять саммит АТЭС в 2012 году. "Но там не так много вакансий, как говорит, например, Минздравсоцразвития, — полагает Жанна Зайончковская, заведующая лабораторией анализа и прогнозирования миграции Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН. — Потребность в рабочей силе того же Сочи почти полностью удовлетворяют наши южные регионы — Кавказский округ, Ставропольский край. Остается еще небольшая доля энтузиастов из других регионов. Но на фоне Москвы, где даже в кризис число объявленных вакансий не опускалось ниже 150 тысяч, любая "стройплощадка" выглядит скромно". По подсчетам Центра трудовых исследований ГУ-ВШЭ, из 79 российских регионов более 50 — это доноры рабочей силы для Москвы. На втором месте после столицы — Тюменская область, которая подпитывается жителями десяти других субъектов.
"Неплохо себя чувствуют еще Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский автономные округа, — рассказывает Владимир Ионцев, заведующий кафедрой народонаселения экономического факультета МГУ. — Но Дальний Восток, например, вымирает. За 15 лет только за счет внутренней миграции он лишился миллиона жителей". Относительно благополучными эксперты считают еще Петербург, Нижний Новгород, Саратов, Самару, Новосибирск и Иркутск. Притяжение людей в крупные центры продолжится: у малых городов почти нет шансов конкурировать за рабочую силу. "Российский рынок труда по-прежнему сегментирован — у нас есть регионы и с низкой, и с очень высокой безработицей, — заключает Сергей Гуриев. — Именно в регионы с низкой безработицей — в первую очередь в субъекты Федерации с крупными городами — и могут переехать мобильные россияне".
Инициатива с отменой регистрации здесь придется как раз кстати — меньше барьеров начавшемуся движению. "Если сейчас "Единая Россия" объявит клич: все на малую землю или на освоение Дальнего Востока, никто, разумеется, не поедет, — поясняет Владимир Ионцев. — То есть старые методы регулирования миграции очевидно не работают. В развитых странах, например, человек переезжает на новое место, потому что ему там открылась хорошая вакансия. Он поступает на работу и с течением времени обзаводится своим хозяйством, оформляет отношения с местной властью. У нас же все наоборот: человек должен зарегистрироваться прежде, чем ему найдут рабочее место, если, конечно, он хочет устроиться легально. Такой подход абсурден".
Не решается, правда, вторая и важнейшая проблема внутренних мигрантов — жилье. "Чтобы человек мог без оглядки оставлять свою квартиру или дом и переезжать, он должен быть уверен, что оплатит новую хотя бы лет за шесть, — полагает Жанна Зайончковская. — При этом нужны именно рыночные механизмы. Если государство будет бессистемно выделять квартиры или комнаты переселенцам, это немедленно вызовет протест местного населения".
Отсутствие перспектив с жильем увеличивает количество "маятниковых" мигрантов: тех людей, которые оставляют семьи дома и едут на заработки в другие регионы. Чаще всего они не попадают в данные Росстата по миграции, так как не меняют прописку (основной способ замера трудовой мобильности) и иногда даже не регистрируются. Слабоформализованный сектор экономики (вроде частного автоизвоза, мелкой розничной торговли) — их основная ниша. "Мало кто знает, но доля этого сектора в экономике страны росла даже в наши тучные годы, — рассказывает Сергей Рощин, заведующий лабораторией исследований рынка труда ГУ-ВШЭ. — На крупных и средних предприятиях, то есть собственно в формальном секторе, у нас работает около 35 млн человек. Это не больше половины от всего экономически активного населения. Остальные — малый бизнес и неформальная занятость". "Неформальная" работа — первое спасение для многих уволенных, причем часто люди не бросают ее годами и наведываются домой не чаще раза в месяц. "По сути, это неполноценная миграция, и у нее плохие социальные последствия, так как разрушаются или живут врозь семьи, — считает Жанна Зайончковская. — Что, конечно, не способствует рождаемости. Да и работодатель не слишком уверен в человеке, если знает, что стоит тому заработать денег, как он уедет на малую родину. В начале 2000-х, по нашим подсчетам, в России было не менее 3 млн таких "отходников". Сейчас эта цифра должна еще увеличиться".
Но даже неполноценная миграция — свидетельство того, что общество пришло в движение. Фактически это тот резерв мобильной рабочей силы, которая готова переезжать и устраиваться на новом месте, но не может этого сделать по всем западным образцам из-за наших административных и экономических барьеров. Кризис показал, что сами люди быстрее воспринимают идеи прогресса и мобильности, чем система, в которой они живут. "Сейчас, конечно, внутренняя миграция часто похожа на побег: люди едут в новые места не потому, что нашли лучшую работу, а потому что не могут работать на старой, — заключает Евгений Гонтмахер. — Но положительная мобильность тоже возможна. Просто в инфраструктуру нужно вкладываться, а инициативу — доверять частным инвесторам, пусть это и очень сложно в кризис. В идеале человек из Москвы должен ехать в Красноярск — работать менеджером, предположим, по продаже футболок. Потому что ему хорошо там платят и удобно жить, а вовсе не из-за запаха тайги".