"Песни с окраины". Игорь Сукачев. ГЦКЗ "Россия", 13-15 декабря. На этих концертах в качестве корреспондента Ъ побывал близкий друг Сукачева, известный специалист в области коммерческой и политической рекламы АНДРЕЙ ОРЛОВ.
Сведения об авторе: Уроженец г. Березники Пермской области. Бывшый член Союза журналистов СССР. В 1983 г. уволен из газеты "Московский Комсомолец" по указанию КГБ редактором П. Н. Гусевым за заметку о баскетболисте Сабонисе.
Наиболее известные рекламные работы: "Ну очень смешные цены", "'Хопер-инвест' — отличная компания", "НВ. Их знает вся Европа", "'Колгейт' — улыбка на всю жизнь", две красных буквы в слове "приватиЗАция" и предвыборная политическая акция "Частушки Кости Борового".
Концерт легкой музыки
"Окраины" у главного входа представлены несколькими "шестисотыми" и "Рэйнджроверами" с областными номерами да девочками, спрашивающими у билетерши, во сколько закончится концерт, а то после метро еще на автобус. "Центр" легко отличить по обложкам 300-тысячных билетов и по росту спутниц. Концерт как концерт. Но в отличие от Дайаны Росс в Кремле, зал набивается практически под завязку.
На служебном, в подворотне, обстановка подушевнее. "Извините, пожалуйста, — это лохматое существо обращается к дюжему секьюрити. — Вы не могли бы передать Косому, что Лысый здесь совсем задубел?" "Какой еще Лысый?!" "Да он знает..." И через пару минут просителю выносится ламинированный пропуск с надписью "VIP-гость Гарика Сукачева" и тот оказывается внутри. Концерт как концерт.
Впрочем, и в зале, и за кулисами чувствуется некоторое напряжение. В "России" ведь никогда не было рок-концертов как таковых. То есть рок-музыканты здесь, конечно, "отмечались", но красные мягкие "российские" кресла давно известны своей неистребимой способностью гасить не только децибелы, но и буйную антисоциальную энергию любой силы и на любом языке. Здесь обламывались многие: от Элтона Джона до Стивена Стиллза. Прямо скажем, не "Горбушка". Здесь концерт впору начинать словами "ничего, что я стою?", а заканчивать — "извините, я тут немного покривлялся..."
... Сукачев вышел на сцену и так же как и все остальные в зале сел на стул. Не на высокий типа барного как в MTV-ых "Unplugged", а на кондовый столовский дерматиновый с поцарапанными железными ножками. Группа, знакомая в лицо только тем, кто был на "Песнях с окраины" во МХАТе, в лучших традициях западных супер-шоу и деревенских танцев изобразила симфоническое вступление. Достали даже бас, альта, две скрипки (квартет Госкино России). Зал вежливо похлопал, Гарик глотнул "Святого источника", зал успокоился, Гарик взял акустическую гитару и запел.
Первое ощущение — все нормально. Даже последние ряды галерки почувствовали сразу: все в порядке, это Гарик. Вот только который? Из середины давнего "бригадовского" концерта, когда он, потный и вымотанный, сбавлял немного темп, чтобы после одной спокойной вещи выдать такое, что и Пете Мамонову не снилось? Или это Гарик из интеллигентных "Неприкасаемых", которые, не шибко буйствуя, с добрыми улыбками доказывали и показывали питерским буддистам, что рок-н-ролл все-таки жив? Или... Но раздвигаются все шире меха баяна, но, позабыв, что билеты продавались не на них, уже "вставляют" на полную труба и саксофон, и вступаются уже за своего слабого акустического друга, как говорили в подъездах, "соло-ритм-и-бас". Уже ко второй песне стало ясно: на сцене не "группа" и не "ансамбль", а дружная банда — хоть и от слова band, но готовая за своего чумного главаря кому угодно не то что башку оторвать, а даже пятую Бетховена забабанить! "Классики", когда у них было тактов по сорок паузы, становились зрителями-фанатами. Не по сценарию, как девочки из подтанцовки, в такт двигающие формами, а просто так... — так-так! так-так! — отбивали смычки по грифам. И головы у них мотались в такт — так-так! Как у щенков на концерте "Нирваны".
"Дролю давай!" — раздалось вдруг из небедного партера. "Ща, сделаем" — жестом показал Гарик, но запел вдруг про Витьку Фомкина. И те, кто только по радио до того слышал эту слепленную из бытовушного сюжета и жесткого псевдоподъездного гитарного боя балладу, увидели на сцене и самого Витьку, и дружка его, что эту историю, плача, рассказывает, и себя со стаканом на поминках в "хрущевке" где-то на окраине. Про Витьку забыли по-доброму, как на пьянке. Просто другая песня затянулась, жизнь-то продолжается, блин! А вот дроля мой опять где-то шатается! Зато "Король проспекта" домой идет. Слава Богу, хоть этот добрался до своей Люськи! Как Мересьев, на автопилоте, зато живой, а значит это дело можно отметить песняком. Давай, Рушан, разрезай на баяне, это тебе не фанеру для "Любэ" в студии писать, люди музыки хотят! И как когда-то в беседке на подкол "а по иностранному могешь?" следует спокойное "Ща!"
Я не думаю, что сам Том Уэйтс много слов разобрал бы в своем "Письме из Константинополя", но уверен, что будь у него возможность, подошел бы после концерта к Горынычу и расцеловал бы его троекратно, по-танкистски, как на Эльбе. Он-то знает, что в письме главное — не слова, а душа. Слов бабы все равно не понимают. А если серьезно, так у нас во дворе про такое исполнение сказали бы: "Вейтса — два к одному делает!" Жалко таких слов нет в профессиональном языке музыкальных критиков.
На самом деле в мягком кресле, как и на низком диване возле свадебного стола, чувствуешь себя неудобно только первые полчаса. Потом ведь все от компании зависит. Танцевать, правда, сидя тяжело, но, как показал Сукачев, все-таки можно. А петь даже удобнее: гитару можно не на ремень вешать, а на коленочке пристроить, как учил физрук в пионерлагере, и погнать классически "восьмеркой" про "за окошком месяц май"! И тогда — сами вы окраина! А мы — это Москва! И Марьина Роща, и Кунцево, и Черемушки, и, конечно, Тушино! И вальс мы умеем танцевать не хуже вашего, зато наши девчонки не обижаются, когда им случайно на ноги наступают. А станцуем наш "Вальс-Москва" — и по домам!
На этом концерт и закончился. Все бы хорошо, только вот ощущение было такое, что в пол-одиннадцатого вернулись родители с вечернего сеанса и "наладили нам гуляночку", вырубили магнитофон и демонстративно ушли в кухню. Мне лично жалко было одного: раньше после "бригадовских" концертов мы могли завалиться куда-нибудь и до утра с Гариком "камерно" орать наши, "из детства", "с окраины". А сейчас эти песенки уносили по домам "уважаемые слушатели".
Кто хиппует, тот поймет
...А за сценой тем временем происходило то, что на новом русском именуется VIP-фуршетом, а на человеческом языке всегда называлось "маленьким наливаловым"...
На одном из подобных мероприятий в клубе "Арлекино" фуршетные течения свели меня с дедой Ваней Сукачевым. Деда Ваня, который солировал, причем по нотам, на тубе в группе "Неприкасаемые", за баночкой спонсорского пива сказал мне тогда: "Музыканты, они на разной работе работают. Вот я сегодня — на концерт опаздываю, ловлю таксиста, а тот инструмент у меня увидал и спрашивает: 'На жмура что ли едешь?' Это в час-то ночи! Оказалось, сам на тромбоне играет! Денег брать не хотел. Потому что музыкант!"
Много позже я узнал, что, еще проживая в подмосковном Мякинине, деда Ваня решил: "Выращу из сына человека и музыканта!" Сына, белобрысого Игоря семи лет от роду, никто не спрашивал. И когда семейство Сукачевых, прихватив с собой необходимую для численности бабушку (без нее выходила только двухкомнатная), переехала в новенькую "хрущевку" в Тушино, Игорь и не подозревал, что в "Культтоварах" уже присмотрен для него инструмент типа баян, а по ночам в родительской спальне громким шепотом обсуждается, на чем сэкономить, чтобы хватило на музыкальную школу.
"А я ведь очень хорошо рисовал. Я правда хорошо рисовал... Я умолял меня в художественную отдать. Идешь вечером с музыки, а там — благодать, на первом этаже свет горит, детки все рисуют, а в окошках стоят кувшинчики разные и женщины обрубанные... Красота!" — ностальгически вспоминает Гарик.
Но "за музыку уже было уплочено". И пилил Гарик гаммы, пока к его хорошенькой сестре Татьяне не повадились ухажеры: "битласы" с записями 10 Years After и The Rolling Stones. Первую гитару на несколько часов стащил у отца друг Серега Шмелев, а первой песней, через три дня забацанной для очумевшей от неожиданности беседки, стала "Дочь прокурора". Отец заподозрил, что с баяном скоро будет покончено, и в стиле группы Who покрушил пять первых гитар. Не помогло. Сын собирал стонущие обломки и мечтал сыграть когда-нибудь в тушинском кинотеатре "Метеор". Мечта не сбылась до сих пор... Зато к 15 годам он успел отыграть в пяти ЖЭКах, четырех школах и на трех автобазах. Рогатые гитары выпиливались по лекалам из "Моделиста-конструктора", звукосниматели покупались в "Досуге", струны — возле магазина "Мелодия" на Неглинке из-под полы большого друга музыкантов Саши Гафина. А в 76-м волосатые "центровые" фаны уже ломали окна школьных и институтских туалетов, чтобы пролезть на сэйшн "Заката Солнца Вручную". Очевидцы утверждают, что "закатывал" Гарик тогда, как и сегодня, на всю катушку. Концерты проходили по стандартному в те славные времена сценарию: сначала все отвязывались, а потом всех вязали...
Как только начинаешь рассказывать героическую биографию рок-н-рольщика, получается иконография. То есть персонажи все на одно лицо, рассказывать не фига. Ментура, подъезд в "хрущебе", детям до 16-ти, семиструнка, битлы, квины, роллинги... И — все! Каждому из нас что-то мешало. И ведь нужно-то было всего ничего: одному — не подстричься, другому — не проспать, третьему — не уехать в Израиль, четвертому — не мешать "Абрикосовый аромат" с "Агдамом", пятому — не поступать в МГИМО. А просто нужно было 37 лет назад родиться в Мякинине в семье Ивана Сукачева, а потом вдруг достать из кармана отцовских штанов нашу общую фигу! И морду состроить! А потом еще — плюнуть и растереть!
Он, кстати, тоже один раз чуть было не отвалил, так нет, взял да и позвонил вместо этого Сереге Галанину, однокурснику по липецкому заочному культпросветучилищу и басисту из почти уже филармонической группы "Редкая Птица". Несколько недолгих мужских разговоров — и новая "бригада" сколочена. Их даже приняли без прослушивания в "Рок-лабораторию" за старые заслуги тех, кого Гарик успел за два дня собрать. Мало того, на собеседовании самоназначенному "художественному руководителю" И. И. Сукачеву было велено готовиться к выходу на сцену через две недели. "Сколько песен будете играть?" — немного заикаясь спросил Артемий, будущий редактор тогда запрещенного ко ввозу в СССР журнала с голыми тетками. "Шесть!" — нагло ответил Гарик.
Ночь после того фестиваля — "Рок-Елки" на старый Новый 1986 год — они не спали, но утром проснулись знаменитыми. С тех пор и по сей день Гарик ни разу не засыпал неизвестным и не просыпался без грандиозных планов. Думаю, что планы эти сильно зависят от того, что снится его коротко стриженой голове. Приснится кино — Гарик встанет с утра режиссером и пойдет искать деньги на картину. Приснится телевизор — пойдет становиться телеведущим. Потом — работа и бессонные ночи. Потом — поспал, а проснулся уже поэтом. Или писателем. Если Сукачев лихо и самоуверенно взялся за новое дело — значит, все хорошо. Если он сменил профессию — значит, не изменился. Если Сукачев вдруг снялся в кино, так это не потому, что среди режиссеров стало модно приглашать рокеров, а потому, что проснулся вдруг хорошим артистом, оделся и поехал работать артистом. И попробуйте ему в этот день предложить вести телепрограмму! Он постоянен в своих чувствах и не изменяет своим все время меняющимся увлечениям.
Конечно, Гарик стал другой. Он даже плюется теперь на сцене как-то аккуратно. И на майке у него вместо пофигистского "Х... ВОЙНЕ!" вполне старперский (по словам дочки друга) пацифик. И в зале у него бабушки с внучками явление не редкое. И, наверное, после концерта не ползет с верным другом Мишкой Ефремовым по гостиничному коридору, вооруженный автоматом из ножки стула, чтобы взять в плен дежурную по этажу...
Звуковик Билли Джоэла и Элтон Джона Стив Коэн в 1986 году сказал, что музыка типа "Бригады С" могла бы появиться на свет в Америке, если бы на ночь в гостинице с морем виски и наркотиков заперли вместе две группы — Sex Pistols и Manhatten Transfer. Лестно, но не споют они так, как Гарик: "Ты больная с постели вставала". Не споют, могу спорить.
С песней по гроб жизни
...Один мой приятель, спекулянт телесериалами, месяц назад ностальгировал: "Ведь пили же мы по двенадцать кружек "Жигулевского", а это, между прочим, на новые — по восемнадцать бутылок "Короны" выходит!" Начали вспоминать и переводить по курсу плавленые сырки в "Эмменталлер", "Запорожцы" в "Ягуары", ливерную колбасу в бараньи ноги и запутались окончательно. "Все изменилось до неузнаваемости, — сказал на прощанье властелин эфира. — Ты, кстати, в 'Россию' на Сукачева идешь?" "Иду, — сказал я. — Куда же я денусь!" Значит, что-то осталось как раньше? Или просто поколение семидесятых лет через сорок будет в креслах-качалках орать про маленькую бэйбу так же самозабвенно, как наши дедушки мурлыкали про сказки венского леса? Может, я чего недопонял, может, скрывал от самого себя, что Сукачев — мой символ и кумир? Или, сидя в мягких креслах, мы при помощи Гарика хотим себе доказать, что память о буйных загулах еще не окончательно отшибло? Может, не на концерт надо идти, а к психиатру? Ну, впрочем, куда я пошел, вы уже догадались.
Гарик: "Я всегда декларирую, даже если громко, вещи тихие. Я вообще не совсем такой, как меня многие представляют и как сам о себе в первых интервью рассказывал. В детстве не был шпаной и хулиганом, панк-рок начал играть, когда у нас 'волосатая' музыка сдохла. 'Пролетарский джаз' был придуман для разнообразия: зашел в училище им. Октябрьской Революции и набрал первокурсников. А так я могу и без дудок играть. Вообще-то я декларирую только одну вещь — человеческие чувства. Противно грязную воду пить — сделал проект 'Реки'. Надоело что менты без толку палками машут — сыграли 'Рок против террора'. Захотелось со старыми дружками побрататься — спели 'Все это рок-н-ролл'. Да и 'Боцман и бродяга' — это идея братания, по большому счету. Вообще, есть какая-то отчаянная идея брататься. Жалко мне людей, которые думают, что музыка, рок-н-ролл — это все ради музыки. Которые не понимают (типа Эрнста), что если спели мы с Санькой Скляром 'Я милого узнаю по походке', так это потому, что мы нужны друг другу не как вокалисты, а как друзья. А в принципе мне сейчас кино интересно. Музыка — дело хлопотное. Тяжело физиологически на два часа концерта уходить от того, чем голова занята 48 часов в сутки. Я сейчас как режиссер-постановщик картину заканчиваю, называется "Кризис среднего возраста" — про врача скорой помощи. Материал получается, чтоб не сглазить, чумовой. У меня чувство есть, что что-то сейчас произойдет, что дал мне Бог снять эту хорошую картину по сценарию хорошего Ваньки Охлобыстина. А то, что тяжело очень — так это для того нас жизнь и бьет, чтобы потом друг друга порадовать. Что-то все равно остается настоящее, что не продается — и от кассет стареньких, и от концертов, и от компактов, и от кино... Опять же дети растут... такие же, как и мы. Я недавно заметил, что когда лежа читаю, то губу нижнюю вытягиваю, как батя мой. И сын Санька тоже, небось, так же будет, когда поживет мальца. Все мы одинаковые. От рождения до смерти. И песни поем те же самые... Те, которые нравятся. Всем нам нравятся".
Вот так немудрено закончил Гарик Сукачев, слывший когда-то эталоном непохожести. Он сложил в кисет трубочку и дорогой американский табачишко, прикрыл рукавом майки наколотую на предплечье самосжирающую горящую саламандру, и я вдруг поймал себя на мысли, что, убей меня, не похож он на режиссера. На Сукачева — похож, просто вылитый, а на режиссера — нет! И на актера — не очень... Вот на Гарика — да, одно лицо. А с другой стороны, сколько есть похожих на актеров актеров, которые в отличие от него не могут сказать: "Я тут во МХАТе играл, так полный зал, и стоя хлопали. И батя мой тоже во МХАТе играл!" И ведь не соврал, играл, даже на французском пел из Сальваторе Адамо "Падает снег". Или по-русски "Тумба-ля-неже". Любимую, между прочим, песню московских окраин. Душевную. Со второй стороны гибкой синенькой пластиночки.
Деда Ваня Сукачев сказанул в сердцах не так давно: "Хотел, блин, чтобы сын музыкантом стал..." "Бать, да я ж музыкант!" — возбух Гарик. И услышал в ответ горестное: "Музыканты, блин, по нотам играют."