Рожь во спасение
Рожь во спасение
Главной литературной интригой года стремительно становится вопрос о творческом наследии Джерома Дэвида Сэлинджера. А главным игроком в этой интриге будет Голливуд.
91-летний автор "Над пропастью во ржи" (1951) умер не так давно, 27 января (см. "Ъ" от 1 февраля), но тексты, предположительно созданные им за 45 лет отказа от публикаций, уже стали мифом, вожделенным кладом наподобие "библиотеки Ивана Грозного": история литературы такого еще не знала. Ни многолетняя морока с "Лаурой", последним романом Владимира Набокова, ни чудесное обретение в 2004 году раннего романа Трумэна Капоте "Сквозь лето" не могут сравниться с "делом Сэлинджера". Саспенс усиливает то, что гениальный режиссер собственного отшельничества словно продолжает дирижировать посмертным заговором молчания вокруг своей персоны.
Проявляя незаурядную выдержку и бескорыстие, молчат соседи по Корнишу (штат Нью-Хэмпшир). Вот самое большее, что они рассказывают репортерам: "Когда мы видели мистера Сэлинджера, первыми никогда не заговаривали — такой уж он был". Вдова Коллин благодарна им за сдержанность, дочь Маргарет и сын Мэтью немы, как рыбки-бананки, литературный агент Филлис Уэстберг попросила журналистов не беспокоиться понапрасну. Между тем ключевых вопросов как минимум шесть.
Неизвестно, писал ли что-нибудь Сэлинджер в течение 45 лет. Вроде бы да. По словам его экс-подруги Джойс Мейнард, в период их недолгой связи он работал над двумя рукописями. Друг писателя журналистка Лилиан Росс вспоминала в New Yorker о "долгих, безумных" часах, которые Сэлинджер посвящал работе.
Но даже если он писал, никто не может гарантировать, что рукописи сохранились. В 1995 году сгорел дом писателя: предположим, рукописи лежали в сейфе. Но он мог уничтожить их сам — с Сэлинджера станется — или поручить это кому-нибудь, как Франц Кафка поручил Максу Броду сжечь все, что он написал. К счастью для литературы Брод ослушался.
К тому же тем неведома не только последняя воля писателя — нет ответа даже на вопрос, кто его душеприказчик. А если Сэлинджер санкционировал посмертную публикацию своих рукописей, то где гарантии, что их можно публиковать и, что самое главное, читать. Не было ли связано отшельничество Сэлинджера, неровного писателя и, мягко говоря, своеобразного человека с травмированной войной психикой, судорожно искавшего подходящую ему мистическую практику, с творческим опустошением.
А ключевой вопрос относится к правам на экранизацию прежде всего опубликованного Сэлинджера. Пусть в мире ежегодно продается 250 тыс. экземпляров "Пропасти" — доходы книготорговцев и продюсеров несопоставимы. Разрешения на экранизацию не добились ни классик Билли Уайлдер, ни Стивен Спилберг. Не то чтобы Сэлинджер был против кино в принципе: он любил фильмы Альфреда Хичкока. Может быть, вендетту Голливуду он объявил потому, что его душу навсегда ранило то, что красавица Уна О`Нил предпочла ухажеру-литератору Чарли Чаплина. Но свою позицию Сэлинджер сформулировал еще в 1957 году в письме к голливудскому агенту Херберту.
Сама идея экранизации "Пропасти" "гнусна". Холдена Колфилда сыграть невозможно, роман — монолог, которому нет экранной аналогии, он слишком "литературен": читай — гениален. И, что немаловажно, нет в США актрисы, способной естественно сыграть девушку, "сидящую на постели, закинув ногу на ногу". Такие актрисы с тех пор появились, но не это главное.
Главное, что в письме Сэлинджер оставил лазейку, заметив, что, видимо, у его жены и детей будет другой взгляд на возможность экранизации: "Тот факт, что я не увижу воочию результат этой сделки, бесконечно меня радует". Да, никто не может гарантировать, что эта оговорка не была долгоиграющей провокацией, призванной вселить ложные надежды в души ненавистных продюсеров. Но скорее всего, наследники не выдержат чужого молчания, и мы увидим Сэлинджера на широком экране, хорошо еще, если не в 3D.