В каталоге "Фотобиеннале-96" две выставки в Центральном доме архитектора стоят под порядковым номером 74, и это, действительно, не самые главные экспозиции майского фотомарафона, хотя и не последние — как по авторам, так и по качеству экспозиции. Выставка "Париж как Париж" подготовлена Союзом фотохудожников России и является отчетом о поездке в 1994 году российских фотографов на Месяц фотографии в столицу Франции. Некоторая ироничность названия указывает на заведомую капитуляцию участников выставки перед столь сложным объектом, как город, досконально запечатленный в истории мировой культуры. Одни фотографы снимали Париж, словно в память о своих предшественниках: Сергей Борисов напомнил о Картье-Брессоне и Буба, Станислав Яворский предпочел стилистику французского кино и фотографии 30-х годов, Светлана Пожарская — классиков "новой волны". Другие оттачивали личную манеру, не тушуясь перед объектом. Александр Слюсарев снял Париж в собственном маргинально-минималистском стиле как провинциальный южный город: пустынные узкие улочки, глухие стены, тени, бродячие собаки. Вадим Гущин, адепт живописности, любовался всем мемориальным и увядающим: фактурой разрушающихся стен и старинных металлических досок на них. Но некоторые фотографы, например Марина Олексина, не стеснялись своего любопытства к "другой жизни" и сделали нечто похожее на репортаж для иллюстрированного журнала. Именно эти фотографии смотреть было интересно. Хотя облик Парижа и его обитателей растиражирован миллионами фотографий, он все же таит больше неожиданного, чем вполне знакомые почерки и лабораторные манипуляции российских фотохудожников. Вторая фотовыставка в Доме архитектора — серия "Парижские рестораны" Екатерины Голицыной — еще один пример фотографической техники, самозабвенно имитирующей живописную. Наплывы, туманы, подцветка, поэзия, грусть, любительница абсента. В общем, самое дорогое для наших фотографов — собственная гордость (личная выпестованная манера, художественное образование и глубокое чувство), а чужие города — так, объект как объект.
Соб. инф.
Англичане чувствительнее американцев
Британская академия кино и ТВ вручила свои награды. В отличие от премии Oscar безымянный британский приз достался истинно англосаксонской картине "Чувство и чувствительность". А актрисы Эмма Томпсон и Кейт Уинслет, сыгравшие в этой экранизации романа Джейн Остин, получили награды за лучшие женские роли — главную и второплановую. Любопытно, что Джейн Остин косвенно оказалась причастной к успеху еще одной исполнительницы: Дженнифер Эле удостоилась премии за игру в телевизионной версии романа "Гордость и предубеждение". Британские киноакадемики воздали по заслугам и мужчинам-актерам, обиженным в прошлом или нынешнем году на оскаровских церемониях. За главную роль приз достался Найджелу Хоторну ("Безумие короля Георга"), за второплановую — Тиму Роту ("Роб Рой"). Англичане согласились с американцами только в оценке оригинального сценария Кристофера Маккуорри ("Обычные подозреваемые"). А вот за киноадаптацию литературного произведения вопреки ожиданиям премию вручили не Эмме Томпсон, ранее уже получившей Oscar, а Джону Ходжу (Trainspotting).
Соб. инф.
"Клуб 100" принял нового члена
Нет ничего удивительного в том, что еще один американский фильм вошел в своеобразный "клуб 100", то есть преодолел по кассовым сборам стомиллионный рубеж. По итогам проката за 45 дней картина "Клетка для пташек", как было объявлено 22 апреля, достигла показателя $104,7 млн. Но необычность ситуации заключается в том, что лента признанного театрального и кинематографического режиссера Майка Николса, являющаяся римейком популярной в 1979 году комедии Эдуарда Молинаро (и на родине, во Франции, и в США, где она собрала почти $20 млн, значительную сумму для неанглоязычного фильма), касается не только темы переодевания мужчин в женское платье. Как известно, рекордсменами в этом жанре трансвестийных комедий без ярко выраженной сексуальной подоплеки действия являются картины "Миссис Даутфайр" и "Тутси". Кстати, Робин Уильямс, прославившийся мастерским исполнением женской роли в "Миссис Даутфайр", блеснул даром травестии и в "Клетке для пташек". Но впервые таким большим успехом в США пользовалась лента, главными героями которой являются гомосексуалисты. Еще в прошлом году беспрецедентными казались высокие коммерческие результаты, достигнутые фильмом "Вон Фу, спасибо за все. Джули Ньюмар", который втрое превзошел кассовые сборы похожей австралийской картины "Приключения Присциллы, королевы пустыни" о гомосексуалистах, путешествующих по стране. Теперь "Клетка для пташек" тоже втрое превысила показатели "Вон Фу" — и еще продолжается прокат комедии о том, как двое геев с двадцатилетним стажем совместной жизни выдают себя за благонравных родителей женящегося юноши, действительно, являющегося сыном одного из них.
Соб. инф.
Воспоминания, открывшие писателя в художнике-графике
В ЦДХ в рамках устраиваемых галереей "Московская палитра" однодневных выставок прошла презентация книги воспоминаний русского художника-графика Олега Цингера "Где в гостях, а где дома". Своим появлением обязанная известному слависту Рене Герра, книга теперь возвращает художника его соотечественникам. Вариант заголовка "Москва--Берлин--Париж" в немецком издании, пожалуй, более точен, поскольку ориентирует на постоянную смену места жизни, на непрекращаемые передвижения по городам и странам, художественная атмосфера которых сформировала творческую неповторимость автора. "Уроженец Москвы, я не любил снег, березки и все что там еще полагается", — пишет Цингер, называющий себя русским художником немецкой выучки с полудворницким французским произношением. Сын известного ученого-физика и мхатовской актрисы, он с детства оказался в "промежутке" между природой и искусством. Любознательность естествоиспытателя оказалась побеждена восприимчивостью художника. Все окружающее воспринимается им как сочетание прекрасных в своей ценности единиц, где несоответствие между значимостью одушевленного и неодушевленного изначально отсутствует. Грим, запахом которого (по воспоминаниям) отдавала щека матери, впоследствии "всплывет" в телесно-нежном тоне его парижской картины "Танцующие негры" — в сюжете, навеянном образами джаза и оттого, казалось бы, несовместимом с "дымом Отечества". Высказывание "дети выглядели упитанными розовыми щенками" достаточно красноречиво иллюстрирует способность Цингера, чьим первым учителем был художник-анималист Василий Ватагин, замечать в привычном необыкновенное. Всю жизнь Цингером владеет страсть к путешествиям и вкус к знакомствам. В Берлине он дружит с семьей генетика Тимофеева-Ресовского, в Париже — с Серебряковой, Бенуа, Добужинским. Драматические перипетии российской жизни (до 1922 года) в воспоминаниях выглядят мирными акварелями юного жюльверновского героя. В книге Цингера — человека переменчивого, даже капризного, чьи антиностальгические декларации переплетены с грустью по каждому году, месяцу, дню, — воспроизводятся лишь те сюжеты, место которых в памяти художника незыблемо, безусловно, не подвержено эмоциональной или возрастной корректировке. Последний пункт назначения — "Париж" — описан достаточно бегло, почти устало; события жизни только косвенно задевают художественный контекст его биографии — при том, что этот период (60-е — 80-е годы) является главным в его творчестве. Остается пожелать, чтобы многие страницы воспоминаний были дополнены; чтобы оказались опубликованными его замечательные письма. Верный себе, Олег Цингер как прежде много работает и как прежде не сидит на одном месте.
Соб. инф.