Без правых и виноватых

На завершившемся недавно Роттердамском кинофестивале преобладали картины, так или иначе рассказывающие о военных конфликтах прошлого. Обозреватель "Власти" Андрей Плахов заметил, что современные кинематографисты применяют принципиально новый подход к освещению войны.

Недавно европейской культурной сенсацией стало обнаружение считавшихся утраченными цветных литографий времен немецкого Ренессанса. На них изображены зверства турецких солдат при осаде Вены: янычары вспарывают животы беременным женщинам и сажают на штыки младенцев. Еще Эразм Роттердамский призывал осознать, что все войны изобилуют подобными "развлечениями" и что на протяжении столетий с такой же жестокостью христиане истребляли христиан.

В XX веке произошла не то чтобы гуманизация нравов (штука относительная), но появились технические средства, документирующие военные преступления. Кинохроника сыграла решающую роль в раскрытии мрачных тайн нацистских концлагерей. Тем не менее, вопреки очевидности всех свидетельств, массмедиа вносят свою лепту в написание истории: все больше находится тех, кто отрицает холокост или геноцид мирного населения в Нанкине. Доходят до того, что обвиняют евреев (китайцев) в создании фальсифицированной хроники. А военные преступники кичатся своими подвигами ради славы.

В этом контексте появление новых фильмов на эти болезненные темы чрезвычайно значимо. Кино XXI века освобождается как от идеологических шор, так и от гуманистических абстракций, типичных для середины прошлого века. Пятьдесят лет назад на фестивалях мира гремели "Летят журавли" Михаила Калатозова, "Баллада о солдате" Григория Чухрая, "Иваново детство" Андрея Тарковского — первые попытки показать войну через страдания человека на личностном, интимном уровне. Тогда же появились "Пепел и алмаз" Анджея Вайды и "Хиросима, моя любовь" Алена Рене. Позднее — "Ночной портье" Лилианы Кавани, где понятие военной травмы было доведено до высшей кондиции, и "Иди и смотри" Элема Климова — фильм, который на Западе изучают в школах в связи с темой "психопатология военного насилия".

Поток фильмов о войнах XX века не иссякает и сегодня, причем фильмы эти не похожи на те, что делались еще 10-15 лет назад. По всей видимости, только отойдя на дистанцию от глобальных ужасов Второй мировой и пережив целый ряд локальных конфликтов, человечество научилось говорить о них без идеологических акцентов, без деления на стопроцентно хороших и стопроцентно отвратительных, на "наших" и "врагов". Сегодняшний кинематограф не превозносит одни режимы и политические доктрины над другими и показывает, что жестокость, садистская мстительность и страдания сопутствуют всем войнам, даже так называемым справедливым.

Ярким примером стала программа "После победы", представленная на международном кинофестивале в Роттердаме. В ней актуализировались военные конфликты прошлого столетия, их психологические последствия; то, как сплелись культ насилия и культ жертвенного героизма в мифологии разных наций. Почти во всех случаях война показана с точки зрения агрессора. Хотя каждый раз для агрессии находились благовидные причины и поводы, в конечном счете она оставалась позорной страницей в истории нации.

В 2001 году в связи со столетием филиппинской войны было снято несколько фильмов (лучший из них — "Независимость" Рая Мартина). Именно этот конфликт, принесший Америке ее главную военную базу в Азии, сделал впоследствии возможными вторжения в Корею и во Вьетнам: правда, вторая операция едва не подорвала национальную идентичность американцев и вызвала к жизни самые диссидентские из голливудских фильмов (в том числе "Апокалипсис сегодня" Фрэнсиса Форда Копполы).

Наиболее острые и непримиримые случаи показаны в фильмах, посвященных Второй японо-китайской войне, событиям в Нанкине, захваченном японцами. В Роттердаме японцы показали две документальные ленты — "Японские дьяволы" (режиссер Минору Мацуи) и "Ясукуни" (режиссер Ли Ин, редкий образец японо-китайской копродукции). В первом бойцы рассказывают, как они захватывали деревню, насиловали женщин, вставляли им в вагины пропитанные бензином факелы и поджигали. В "Ясукуни" речь идет о печально знаменитом японском храме, куда приходят ветераны Второй мировой и их родственники, чтобы отдать почести национальным героям: в списках их числится около двух миллионов, включая тысячу осужденных и даже казненных военных преступников. Посещение храма бывшим японским премьер-министром Коидзуми вызвало протест мирового сообщества. Ветераны, показанные в фильме, страшно возмущаются вмешательством иностранцев в их внутренние дела и считают посещение храма руководителем страны его личным делом. Они также гневно протестуют против "китайской выдумки" о том, что оккупанты устраивали в Нанкине соревнования, кто истребит больше китайцев, и раздавали победителям призы.

Двойственное отношение к конфликту проявляется и в фильме "Город жизни и смерти" китайского режиссера Лу Чуаня — жесткой черно-белой художественной хронике оккупации и сопротивления. Подобный батальный эпос, хотя менее натуралистичный, мы видели и в советском, и в старом китайском кино. Но две новации в нем все-таки есть. Во-первых, среди врагов-японцев затесался один приличный человек. Во-вторых, в отличие от пуританских коммунистических картин, сильный акцент сделан на сексуальном насилии, которому подверглись десятки тысяч китаянок.

Одним из самых популярных фильмов на фестивале в Роттердаме оказался документальный швейцарско-немецкий — "Женщина с пятью слонами" режиссера Вадима Ендрейко. Его героиня — 86-летняя Светлана Гейер (в девичестве Иванова), уроженка Киева. После того как ее отец погиб от сталинских репрессий, грянула война, и мать отказалась эвакуироваться с большевиками, выучила дочь немецкому, и та стала сотрудничать (в качестве переводчицы) с руководством нацистской комендатуры. Она осталась в Германии и со временем стала крупнейшей переводчицей Достоевского на немецкий язык, проводником русской культуры в Европе. Еще недавно такой фильм в Германии, где боятся любого намека на симпатии к нацистам, трудно было представить. Сегодня он появляется не в качестве ревизии истории, а в качестве потрясающей истории как таковой: человеческая жизнь с ее парадоксами куда более значительна, чем противостояние государственных машин и идеологий. А привычное разделение людей на героев и конформистов, жертв и палачей далеко не всегда выдерживает проверку реальностью.

Режиссер Макс Фербербек снял фильм "Безымянная — одна женщина в Берлине" — потрясающее свидетельство немки, пережившей освобождение Берлина советскими войсками. Она была многократно изнасилована советскими солдатами, а потом влюбилась в командира одной из частей. Этот роман совпал с концом его карьеры, а немка спустя годы под фамилией Аноним издала в Западной Германии мемуары, за которые подверглась травле со стороны своих соотечественников. До самой смерти она так и не раскрыла своего имени. И если книга была предметом ненависти в Германии, то снятый сегодня фильм боятся показать в России, ибо поднятая еще Солженицыным тема "пира победителей" у нас по-прежнему табу: разве можно сомневаться в святости ветеранов.

Страх перед исторической правдой и двойная мораль табуируют темы, связанные с коммунистическим террором. В изображении истории первой половины прошлого века российский кинематограф почти не продвинулся вперед по сравнению с тем же "Ивановым детством" или "Чистым небом". В России лишь несколько фильмов затрагивают тему кавказских войн, да и те откровенно тенденциозны. Это свойственно показанным в Роттердаме "Урокам русского" Андрея Некрасова и Ольги Конской. Видимо, российским кинематографистам требуется большая историческая дистанция для осмысления любых военных конфликтов.