В Москве — очередная театральная война. Войнушка, правильнее было бы сказать. На прошлой неделе в одной газете опубликовали открытое письмо, подписанное 57 сотрудниками Московского драматического Театра имени Станиславского и адресованное мэру Москвы Юрию Лужкову.
"Коллектив выражает недоверие руководству. Мы убедительно просим досрочно прекратить договор с художественным руководителем театра и его директором" — таков вывод из длиннющей "телеги", прочитать которую от начала до конца способны только те, кто должен читать такое по долгу службы. Художественный руководитель театра режиссер Александр Галибин последовательно обвиняется в непрофессионализме, непорядочности, невоспитанности, неталантливости, моральной и финансовой нечистоплотности и прочих смертных грехах. Сведения об оскорблениях, нанесенных худруком тому или иному сотруднику, и прозрачные намеки на лихоимства, совершаемые руководством при продаже билетов и сдаче помещений в аренду, прослоены апелляциями к славным традициям и прошлым успехам Театра Станиславского. "То, что происходит сегодня,— это культурная катастрофа в самом центре столицы",— заключают подписанты.
Сама форма протеста — кляуза городничему, равно как и тон послания, заставляет вспомнить советские времена, неприятно передернуться и немедленно встать на защиту Александра Галибина. Можно, наверное, поставить ему в вину что угодно, но то, что о Театре Станиславского в последнее время стали много говорить в театральной среде, что статьи о премьерах стали появляться в прессе,— это объективный факт. Бесполезно отрицать, что в театре после довольно долгого перерыва началась интенсивная жизнь и что про него вспомнили критики.
Естественно, что появление письма вызвало местный переполох в театральном сообществе, интернет пестрит отзывами зрителей, у театральных сплетниц раскалились добела телефоны. Последний раз такое было в начале лета, когда решалась судьба Римаса Туминаса в Вахтанговском театре. Там тоже были какие-то жалобы на худрука, потом письма в его защиту... Наверняка теперь и в Театре Станиславского поднимется обратная волна: подписей под письмом много, но все-таки там стоят имена далеко не всех актеров и не всех сотрудников этого учреждения культуры.
В театрах наших воевали и будут воевать: столь любимая многими система стабильных трупп в репертуарных театрах — питательная среда для человеческих проявлений не лучшего рода. В истории с Театром Станиславского поражает другое: та головокружительная скорость, с которой желанный новый худрук превратился в злейшего врага. Казалось бы, всего полтора года назад, только что общими усилиями "свалив" — до открытых писем тогда не дошло, но усилий было приложено немало — предшественницу господина Галибина, режиссера Татьяну Ахрамкову, нынешние подписанты расстилали красную дорожку перед новым руководителем. Всего год с небольшим назад я был на первой премьере Галибина, которой открывалась Малая сцена театра: актеры, стоящие во главе сегодняшних жалобщиков, с видимым удовольствием играли на сцене, а другие сотрудники возбужденно рассказывали о том, что в здании, где теперь будет Малая сцена, оказывается, работала когда-то славная студия, из которой вышло немало хороших людей... Как говорится, и глазом мы все не успели моргнуть, а вот уже открытие новой сцены объявлено авантюрой художественного руководителя.
Прекрасны ли были спектакли, которые за минувший год поставил или появление которых инициировал Александр Галибин? Нет, не прекрасны: последний из них, бродвейский хит "39 ступеней", вообще был отдельным коммерческим предприятием без участия местной труппы. Но, замечу, спектакли эти не хуже, чем продукция многих других московских театров. Безупречны ли методы, которыми стал действовать в закулисной жизни художественный руководитель? Легко поверю, что далеко не безупречны. Но выяснять подробности и сверять показания — самое глупое, что можно делать в сложившейся ситуации.
Потому что дело вовсе не в личности Александра Галибина и даже не в конкретных амбициях тех, кто написал жалобу наверх: говорят, например, что народный артист, чья подпись стоит первой, сам спит и видит сесть в кресло худрука. Дело в порочном устройстве театральной системы и в тех искривлениях сознания, которые возникают у людей, в эту систему включенных. И письмо станиславцев, и вся нынешняя свара в этом театре — ситуация, можно сказать, для российского театра архетипическая.
Идея величия прошлого — как всего нашего театра в целом, так и любого, именно любого, театра в отдельности — фатально владеет умами людей, десятилетиями "живущих в искусстве" и не меняющих при этом адреса прописки. Чувство реальности меж тем теряется. О каком "серьезном, глубоком, психологическом театре", идеалы которого якобы принес в жертву господин Галибин, тоскуют сочинители письма? Когда они последний раз видели примеры такого театра в своих стенах? Не "Мужской род, единственное число" ли, немудреная бульварная комедия, многие годы кормящая этот театр и ставшая его гордостью, имеется в виду? О каком театре, "служившем образцом этики человеческих отношений, хранителем культуры" и имеющем целью "духовное обогащение нации", идет речь? Неужели имеется в виду опять же Театр Станиславского, где уже давным-давно не задерживались приличные режиссеры: одних труппа съедает, не подавившись, а другие сами убегают подальше, дабы не быть съеденными.
От многолетнего совместного существования радетели "духовного обогащения нации" постепенно забывают, что театры, где они служат искусству,— учреждения либо муниципальные, либо государственные. Вот и в нынешнем письме то и дело встретишь выражения "наш театр" и "наш дом". Отождествление в актерских головах этих понятий — один из источников появления подобных сочинений. Насколько мне известно, Театр имени Станиславского пока не приватизирован никем из подписантов.
Любой новый художественный руководитель, попадающий в такой вот "наш дом", сегодня становится заложником порочной организации театрального дела, в которой бог весь какими путями "укомплектованная" труппа считает себя хозяйкой положения и носительницей первородного права. По сути — права ничего не менять и стоять до конца на страже собственной несостоятельности. До тех пор пока приход в театр нового единоличного руководителя не будет означать создания нового театрального коллектива, за результаты работы которого можно будет спросить не тогда, когда на кого-то косо посмотрели или кому-то наступили на ногу, а через строго определенные, скажем, пять лет,— до этих пор будут рождаться "открытые письма".
Единственное, что можно реально поставить в вину господину Галибину,— это то, что, соглашаясь полтора года назад принять весьма неблагополучный театр, он не испросил у его учредителей чрезвычайных полномочий по формированию творческого и хозяйственного состава. Думаю, что главное, чего могут добиться бунтовщики, так это то, что преемник Галибина — равно как и любой, кто окажется перед выбором, принимать тот или иной театр или нет,— не повторит его ошибки.