Премьера театр
150 лет со дня рождения Чехова посвященный писателю Международный фестиваль отмечает показом спектаклей, героями которых становятся не только персонажи Чехова, но и сам автор. Одну из таких постановок — "Донку" ("Послание Чехову") швейцарского режиссера и клоуна Даниэле Финци Паски — посмотрела АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Главная тема спектаклей Даниэле Финци Паски — тоска по прошлому. Этой тоской он обычно расцвечивает номера акробатов и клоунов из швейцарского "Театро Сунил" и канадского цирка "Элуаз". С ними Финци Паска сделал спектакли "Дождь" и "Туман", ставшие событиями на Чеховском фестивале в 2007-м и 2009-м.
Пьес Чехова, да и вообще сколько-нибудь связных пьес господин Паска никогда не ставил, сам он называет себя "собирателем образов, которые не всегда выстраиваются в прямую линию". Так что предложение директора фестиваля Валерия Шадрина приготовить что-то к чеховским дням его озадачило. Но, съездив предварительно на родину Чехова, в Таганрог, Финци Паска в конце концов придумал спектакль — нечто вроде театральных зарисовок на полях чеховских записных книжек.
В прологе перед закрытым занавесом появляются двое — клоунесса с накладной косой, волочащейся по полу, как мышиный хвост, и высокий бородач в пенсне. Уткнувшись в бумажку, они сбивчиво повествуют о русском бароне фон Дервизе, построившем в 1860-м в Лугано замок с театром. О том, что 29 января в Таганроге родился мальчик Антон, а в Лугано, у некоего господина Джанини — сразу три дочки. О семенах растений, которые легко приживаются, так что в Ницце, Ялте и Лугано может расти одно и то же дерево. О фантазиях, семена которых приживаются еще проще. "В наших местах вырос целый лес, населенный твоими выдумками",— произносят они, обращаясь к кому-то невидимому. И тут по занавесу начинают скользить причудливые тени: великаны и гномы на фоне переливающегося красного, синего, серого.
Женщина с бородой, мужчины в кринолинах, непоседливые девчонки, выставляющие напоказ кружевные панталоны,— вся эта ватага, позаимствованная из старых снов или с выцветших дагеротипов, населяла спектакли Даниэле Финци Паски и раньше. Но на этот раз что-то неуловимо поменялось. Жонглер ловко подбрасывает большие ледяные шары, но в конце номера они падают и бьются. Двое эквилибристов раскачиваются на лентах, карабкаясь все выше, третья же отстает, потому что все время кашляет, и наконец покорно ложится на койку. Высокий бородач ищет под койкой свое пенсне. Тонкий ледяной столик оплывает и будто плачет под жаром свечей. С потолка спускается фантастической красоты люстра, но циркачи обрывают куски резного льда, со звоном и хрустом разбивая их об пол.
Здесь можно вспомнить Чебутыкина из "Трех сестер", разбивавшего часы, подарок давно умершей возлюбленной, со словами "Вдребезги!". Или дорогой рояль без ключа. Или восклицание "Пропала жизнь!", которое так часто срывается с губ чеховских героев — недотеп, вечно упускающих собственное счастье, как, быть может, прозевал его и сам писатель.
Словом, в этом мире, населенном чеховскими выдумками, каждый разглядит свое. Кто-то оценит аллюзии как бы случайно оброненной на сцене фразы: "Многие, перед тем как разбиться вдребезги, пьют свой аперитив на площади и вспоминают, как было холодно год назад, 5 мая" (5 мая начинается действие "Трех сестер"). Кто-то узнает в хирурге, осторожно расправляющем искореженные конечности завязанной узлом акробатки, самого доктора Чехова. Или же восхитится гимнастками, которые, лежа на полу, симулируют виртуозные трюки,— их тени проецируются на занавес так, словно они выполняют сложнейшие номера. А в это время бесстрастный голос ведущего цитирует "Чайку" — мол, нужно изображать жизнь не такой, какая она есть или должна быть, а такой, какой она видится в мечтах.
Но из всего этого вороха остроумных, нежных, подчас даже слишком уж красивых сцен больше всего тревожат странные звоночки, раздающиеся в спектакле вроде бы и не к месту. Это звякают колокольчики на донных удочках, донках, которыми жонглируют артисты, утверждающие, что поэты и писатели подобны рыбакам. Неизвестно, читал ли Даниэле Финци Паска чеховский рассказ "Крыжовник", но вышло точно по нему: чтобы спокойствие каждого сытого, довольного судьбой человека время от времени нарушал такой вот звоночек.