Лучшие идеи для инвестора в 2010 году

Прошлый год стал самым голодным для европейских венчуров. Зато он четко показал, в какие новые идеи инвесторы верят больше всего. "Секрет фирмы" воспользовался ситуацией — и составил справочник самых доходных направлений.

Текст: Сергей Кашин

В прошлом году объем венчурных инвестиций в Западной Европе резко упал (по данным Dow Jones VentureSource, почти на 50% за первые три квартала). Не очень приятное известие для авторов идей. Зато разработки, пользующиеся максимальным доверием инвесторов, представлены среди венчурних сделок-2009 в самом концентрированном виде — чем и привлекли СФ.

Данные по европейским инвестициям позволяют четко определить, какие темы и объекты сейчас на гребне очередной волны популярности. Очевидным лидером является направление life science. Это все компании, продукты которых связаны со здравоохранением, будь то новое лекарство, прибор или диагностический метод.

Большой популярностью среди инвесторов пользуется сектор cleantech ("зеленые" технологии — альтернативная энергетика, вторичная переработка, биотехнологии, призванные заменить продукты нефтехимии). Интернет-проекты, также получившие немалое количество инвестиций, мы исключили из своего исследования по причине их малой научной ценности.

В России за весь 2009 год не было ни одной венчурной сделки. Однако СФ, проанализировав с помощью сайтов Altassets.com и Realdeals.eu.com более 300 европейских стартапов, сумевших получить венчурное финансирование, отобрал из них десять наиболее пригодных для нашей страны направлений.

В СССР секса нет

Не все верят, что России удастся участвовать в гонке венчурных инвестиций на равных с признанными игроками индустрии. Российская ассоциация венчурного инвестирования вот уже скоро 13 лет как есть, а самого инвестирования по сути нет. Разрыв слова и дела начался еще в 1994 году, когда созданные для России по решению ЕБРР фонды были названы венчурными, но инвестировать начали в компании, которые могли в начале 1990-х принести реальный доход,— в мебельные фабрики, консервные заводы, после 1998 года — в розничные сети. Впрочем, в тогдашней России любой бизнес был самым что ни на есть венчурным.

Все истории успеха, которые считаются классикой российских венчурных стартапов (Cybiko, A4Vision, Airinspace — всего числом не более десятка), объединяет с Россией в лучшем случае прописка организатора, иногда — местонахождение штаб-квартиры инвестора. Например, специально созданный в 2003 году "Альфа-групп" фонд "Русские технологии", едва ли не единственный тогда специально заточенный под проекты, которые можно назвать венчурными, то есть имеющими научную подоплеку, в России вложил деньги лишь в один проект, остальные шесть находились за пределами страны. Опять же, в самом горячем секторе последних лет — life science — российские идеи практически отсутствуют. Ирина Мельникова, принципал в американском офисе немецкой венчурной компании TVM Capital, инвестирующей в основном в медицинские компании, знает только одно исключение — препарат "Димебон". Он разработан в 1970-х годах в СССР как средство от аллергии. Но в начале 1990-х Сергей Бачурин, директор Института физиологически активных веществ РАН в подмосковной Черноголовке, обнаружил новые свойства лекарства, которые можно использовать при лечении болезни Альцгеймера. Бачурину повезло: его ученик Сергей Саблин, владелец американской фармкомпании Selena Pharmaceuticals, попробовал продвигать "Димебон" в США и наткнулся на венчурного инвестора Дэвида Ханга — тот как раз находился в поиске новой темы после успешной продажи предыдущей компании. Ханг создал компанию Medivation, которая приобрела лицензию на "Димебон" у Selena (за $25 тыс. плюс 2 млн акций Medivation) и после клинических испытаний продала права на препарат американскому гиганту Pfizer за $725 млн (из них $500 млн будут выплачены после одобрения препарата регулятором).

Партнер американской компании Alta Partners Екатерина Смирнягина, курирующая инвестиции в сектор life science в Европе, говорит, что хотя ей было бы приятно проинвестировать российскую разработку (все-таки она сама окончила МГУ), те предложения, которые ей довелось рассмотреть, были не вполне актуальны. Правда, оговаривается Смирнягина, речь идет лишь о нескольких проектах и это не повод делать глобальные выводы.

Рисковая кухня

Конечно, деньги и идеи в России все-таки водятся — это подтверждается опытом компании "Роснано" (см. материал "Перспективная десятка"). Но чтобы заварить настоящий венчурный бульон, который кипит в Кремниевой долине, чего-то не хватает.

Андрей Кессель, инвестиционный менеджер Amadeus Capital Partners из Кембриджа, настроен оптимистично в отношении венчурных перспектив в России. Просто венчур в стране молодой, как в Европе лет 20-30 назад. Такое мнение подтверждает пример Восточной Европы. Никакой ресурсной зависимости и преобладания государства в экономике там нет. Но с венчурной точки зрения это почти такая же пустыня, как Россия. Из 23 обнаруженных нами сделок самая технологически продвинутая — финансирование сети офтальмологических клиник в Чехии.

В Великобритании, по словам Кесселя, до сих пор с профессорами Кембриджа, продающими уже свой второй или третий проект, соседствуют ученые, не понимающие даже основ венчурного инвестирования. Не всегда все очевидно и в разделе интересов между инвестором, автором идеи и университетом, в чьих стенах разработка была сделана. Екатерина Смирнягина подтверждает, что в ее секторе нет закаменевших правил во взаимодействии капитала и знаний: "Одни ученые, которых мы просим помочь разобраться в потенциале той или иной разработки, требуют вознаграждение за консультации. Но многие соглашаются бесплатно".

Андрей Кессель считает, что одним из недостающих ингредиентов венчурного процесса являются опыт и навыки всех его участников. Смирнягина, например, рассказывает, что в ее области ни одна разработка не может рассчитывать на венчурное финансирование, если она не защищена патентом. Однако российские ученые слишком часто спешат с публикацией результатов какого-нибудь исследования, даже не пытаясь оценить перспективы коммерциализации идеи. Просто публикация традиционно важна для их карьеры.

Илья Голубович, управляющий партнер британского фонда I2BF Venture Capital, специализирующегося на "зеленых" технологиях, перечисляет: "Со стороны инвестора в сделке участвуют менеджеры фонда, аналитики (финансовые и технологические), часто внешние эксперты по технологиям, а также адвокаты, банкиры и другие контрагенты, необходимые для закрытия транзакции. Со стороны компании всегда участвует менеджмент, порой состоящий из ее создателей, другие акционеры и часто брокеры, "поднимающие" для компании капитал". В России же, по словам Голубовича, отсутствуют и технологические аналитики, заточенные "под бизнес", и менеджеры фондов, готовые к работе в малых высокотехнологичных компаниях. Да и ученые крайне редко сотрудничают с предпринимателями на основе "я технический — ты исполнительный директор", как это обычно происходит в Европе.

Второй недостающий пункт, по мнению Андрея Кесселя,— инфраструктура. Контракты между инвесторами и авторами идеи содержат массу разнообразных механизмов взаимной защиты интересов. В России таких проверенных механизмов нет, как нет и юридических компаний, специализирующихся на обслуживании индустрии. Например, большинство российских сделок private equity между компаниями и инвестфондами заключаются в офшорах, в зоне английского права — это гораздо проще, чем проводить сделку в России, где понятие акционерного соглашения появилось совсем недавно. Но там стороной в процессе выступает предприниматель с большим опытом заключения контрактов. Подготовка такой же сделки с каким-нибудь ученым, для которого "офшор" — синоним к слову "махинация", может оказаться нетривиальной задачей. Ничего не знают большинство российских ученых и о механизме spin-off — выделении из состава университета компании как владельца научной разработки. То есть увести идею из института — дело в общем нехитрое, но spin-off — это как раз способ сделать все юридически чисто и к всеобщему удовольствию.

Третья важная составляющая — success story. "Пока вы в России, The Beatles лишь голос в динамиках,— приводит аллегорию Кессель.— В Ливерпуле же видишь, что они такие же парни, как многие другие. До сих пор в Великобритании каждый успешный "выход" вызывает вал интереса со стороны предпринимателей: если этот парень смог, почему бы мне не попробовать?"