Театр "Русская антреприза" имени Андрея Миронова показал премьеру спектакля Юрия Цуркану "Дни нашей жизни" по одноименной пьесе Леонида Андреева. АНДРЕЙ ПРОНИН разглядел как проблемы, так и перспективы постановки.
Художник Владимир Фирер выстроил на маленькой сцене "Русской антрепризы" многоэтажную конструкцию: одна над другой вздыбились узкие наклонные площадки, вместе образующие нечто вроде лестницы, ведущей под самые колосники. Заданный декорацией мотив неустойчивого балансирования на высоте режиссеру Юрию Цуркану понадобился не только потому, что действие первого акта пьесы Андреева разворачивается на панорамной площадке московских Воробьевых гор. Господин Цуркану тонко уловил особенности интонации драматурга: меланхолия Серебряного века, взгляд на жизнь как таинственную мистерию, смутное предчувствие грядущей катастрофы. Верхние этажи декорации заполняет компания молодых барышень и господ — согласно пьесе, курсисток и студентов. Одетые в ослепительно белые костюмы, даже проходные реплики декламирующие негромко и торжественно (эффект усиливает эхо ревербератора), молодые люди словно собрались творить священнодействие. Глава сонма этих светлых ангелоподобных существ — студент Глуховцев (Сергей Дьячков): тревожным красным пятном маячит среди белых одежд его красная рубашка. Рядом, как шут при короле, язвительный балагур Онуфрий (Сергей Барковский). Есть и прекрасная дама - королева сердца Глуховцева Оль-Оль (Полина Толстун), подтачиваемая загадочной печалью. В какой-то момент Оль-Оль ложится на площадку и простирает руки над зияющей высотой — словно готовится к падению. Режиссер умело сгущает атмосферу: эфемерная идиллия ощутимо чревата трагедией. Второе действие подтверждает дурные опасения. Действие с вольных просторов переносится в душный склеп дешевых меблированных комнат — перемена подсветки дивным образом превращает все ту же декорацию в убранство ветхого доходного дома с низкими потолками. Здесь живет Оль-Оль, здесь же и работает: прекрасная дама оказывается проституткой. А возвышенная мистерия первого действия на глазах разрушается, разбиваясь о прозу пошлой реальности.
Сложность сценического материала, избранного режиссером, трудно преувеличить. Помимо символического плана в пьесе не менее важны другие: автобиографический (Андреев описал эпизод из своей юности) и бытовой, полный сочных сведений об укладе и умонастроении российской молодежи начала XX века. Господин Цуркану пытается отдать должное всем тематическим аспектам. Автобиографический план дан довольно формально: за него отвечают финская служанка, бормочущая нечто в прологе и эпилоге спектакля (как известно, Андреев умирал в Финляндии - значит, "Дни нашей жизни" в "Русской антрепризе" предлагают воспринимать как предсмертные воспоминания), и звук револьверного выстрела, звучащий в финале (итогом юношеского романа Андреева была попытка самоубийства). Казалось бы, проблемы должны были возникнуть с символическим планом, но он удается режиссеру на славу. Куда труднее оказывается гармонично соединить кокаиновую экстатику мистерии в белых одеждах с повседневным бытом нечистых съемных комнат, вторгающимся в спектакль после антракта. Тут обнаруживаются промахи. Полина Толстун не вполне справляется с энигматической двойственностью Оль-Оль и защищается штампами из арсенала страдающих романтических героинь. Наблюдать у девушки, ежевечерне принимающей в постели скучающих офицеров, трепетность Джульетты — несколько странно. Сергей Дьячков неосторожно позволяет своему персонажу проявлять капризную сварливость. Тонок и сдержан в роли клиента Оль-Оль фон Ранкена актер Николай Дик, а вот у другого визитера, подпоручика Миронова (Ярослав Воронцов), оказывается слишком горячий темперамент: лихаческие эскапады порядком отвлекают зрителя от игры протагонистов. Несыгранность актерского ансамбля второго действия вредит спектаклю в целом и заглушает высокую ноту, взятую в начале. Впрочем, есть уважительная причина. Немаловажную роль матери Оль-Оль, толкающей ее на панель, репетировала маститая Наталья Данилова, но на премьеру выйти не смогла из-за болезни. Самоотверженно заменившая ее Ксения Каталымова вступила в спектакль буквально за несколько дней. Но травматический след чрезвычайного ввода пока слишком заметен, да и сама госпожа Каталымова, кажется, не определилась окончательно, решать ли порученный ей образ средствами острого актерского гротеска или бытовой реалистической манеры. Впрочем, есть надежда, что проблемы в скором будущем благополучно разрешатся. Обидно было бы, если б высокие устремления режиссера, уже добившегося в своем спектакле многого, не увенчались окончательным успехом.