Премьера театр
Театр имени Моссовета показал спектакль "Царство отца и сына" — версию исторических пьес Алексея Толстого в постановке Юрия Еремина. РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ удивился не столько наигранному хай-теку постановки, сколько самому выбору материала.
Спектакль "Царство отца и сына" составлен режиссером Юрием Ереминым из двух пьес Алексея Константиновича Толстого — "Смерть Иоанна Грозного" и "Царь Федор Иоаннович". Вообще в исторической трилогии Толстого пьес три: есть еще завершающая этот цикл пьеса "Царь Борис". Но три пьесы в один вечер не втиснуть, да и заключительная часть самая слабая из всех. К тому же господину Еремину, судя по названию, была интересна "мысль семейная". Поэтому он и оставил пьесы про отца-тирана и сына-юродивого, причем каждую пришлось сократить, чтобы уложиться в один вечер.
В спектакле чувствуется желание избежать штампов исторического жанра, свойственных, например, Малому театру. Режиссер сам взялся за оформление спектакля — но получился штамп наоборот. Сцена почти пустая, темный и мрачный павильон вроде бы стилизован под старую русскую архитектуру — напоминает Третьяковскую галерею, только покрашенную черной краской. На заднике показывают видео с плывущими по голубому небу облаками. А на сцене появляется то черные же трубки, то огромные географические карты, то гигантские шахматы, в которые "играет" грозный царь Иван Васильевич.
Строгая геометрия, особенно вкупе с видео и с хорошими, в сущности, минималистски элегантными костюмами Виктории Севрюковой, выглядит здесь почему-то страшно неестественно, точно она взята где-то напрокат. Может быть, оттого, что символы моссоветовского "Царства отца и сына" слишком плакатны, чересчур наглядны: первый акт, про маниакально-кровавого Ивана Грозного, играют в черных тонах, а второй, про болезненно-мирного Федора Иоанновича,— в белых. Или же от того, что игра большинства актеров обескураживающе фальшива: здешних бояр хоть голыми посади, хоть в бухарских халатах, все равно по способу существования получается заседание парткома. И козни плетут, и наушничают, и гневаются, и кручинятся тут столь выхолощено-театрально, что даже начинаешь тосковать по бородам, историческим костюмам и бутафории. Во-первых, было бы более цельно, а во-вторых, хотя бы посмеяться можно. Стиль в театре, черт возьми, все-таки не облаками на заднике определяется, а игрой актеров.
Есть, впрочем, два исключения. Одно — условное, Александр Яцко в роли Грозного. Никаких откровений в этой работе нет, но у господина Яцко, по крайней мере, есть непритворный темперамент (про фактуру и говорить нечего), глаза царя Ивана IV действительно горят каким-то кровавым безумием. Второе исключение — безусловное, это Виктор Сухоруков в роли Федора. Господин Сухоруков не стал пользоваться положением приглашенной знаменитости, к тому же знаменитости с особым темпераментом и специфической харизмой. Роль действительно "сделана", и этот Федор, безвозрастный и пугливый монарх поневоле, наивный и никчемный, совсем не похожий на святого, бессильный, смотрящийся как недоразумение, вызывает сильное и острое чувство, смесь досады и жалости. В общем, был бы спектакль повнятнее и поинтереснее, он мог бы транслировать залу чрезвычайно вредную, но наверняка милую многим мысль о том, что слабый и добрый властитель для Российского государства более опасен, чем жестокий и грубый.
Спектакль, впрочем, вполне "безобиден" и пуст. Не только из-за недостатков воплощения. Сами исторические пьесы Алексея Константиновича Толстого, на мой взгляд, морально устарели, причем безнадежно, навсегда. Им место на полке литературных памятников. Ну, и театральных, конечно, тоже. Уверен, что лишь отраженный свет знаменитых спектаклей по пьесе "Царь Федор Иоаннович" может заставить современных людей взяться за томик А. К. Толстого. Прежде всего — свет первой постановки МХТ в 1898 году. И еще, конечно, спектакля Малого театра с Иннокентием Смоктуновским в заглавной роли, поставленного в 70-х годах Борисом Равенских и шедшего, пусть и с позднейшими вводами, до недавнего времени.
Что хотели рассказать про историю и про власть в России основатели Художественного театра — об этом лучше прочитать у театроведов-историков, это дела уж совсем минувших дней. Что касается застойных годов, то "Царя Федора" наверняка читали, ставили и воспринимали между строк, это был скрытый упрек бессовестной советской власти — но и он был брошен сугубо в рамках дозволенного. Прошлый век (да и кусочек нового) самым радикальным образом изменили представления о возможностях и деяниях власти. Страшного, как известно, сделано слишком много — но и написано об этом страшном тоже много. Алексеем К. Толстым людей не разбудить и не встревожить, разве что еще глубже усыпить. Восторженная (свидетельствую справедливости ради) реакция зрительного зала тому подтверждение: жвачку на исторические темы наше население потреблять в часы досуга очень любит, а вести острый разговор об устройстве страны и государства — нет.