Премьера театр
Московский Театр на Таганке показал премьеру нового спектакля своего художественного руководителя Юрия Любимова. "Арабески" — свободная фантазия режиссера на темы судьбы и произведений Гоголя. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Как и все любимовские спектакли последних лет, "Арабески" — спектакль-калейдоскоп, стремительное и компактное зрелище, в котором нет логики линейного сюжета. "А главное, гоните действий ход, живей, за эпизодом эпизод..." — когда-то эти слова директора театра из пролога к "Фаусту" стали лейтмотивом постановки трагедии Гете на Таганке. Они могли бы звучать вообще в любом спектакле Юрия Любимова нулевых годов, но к "Арабескам" подходят особенно. Авторский коллаж на сей раз составлен из отрывков из произведений Гоголя, воспоминаний о нем, стихотворений Пушкина, размышлений самого режиссера, музыки Альфреда Шнитке, украинских песен и т. д. Все это мелко порублено буквально на реплики и фразы, перемешано и словно вброшено горстями в пространство небольшой сцены Театра на Таганке.
Заглавие взято из Гоголя же: спектакль назван именем сборника прозы, опубликованного в 1835 году,— очерки, исторические заметки, статьи об искусстве. "Карманной энциклопедией" обозначен спектакль в буклете, но это весьма неточное определение. Любая энциклопедия стремится представить сведения наиболее полно и систематически. Спектакль же Юрия Любимова нарочно пренебрегает хронологией гоголевской биографии и не претендует на полноту изложения материала. Нет ничего более неразумного, чем использовать "Арабески" как средство для ликбеза.
Гоголей в спектакле целых три — похожие друг на друга, как близнецы, господа в зеленых пиджаках и черных цилиндрах. Впрочем, один из них, о чем свидетельствуют висящие на шее таблички, по совместительству изображает Гофмана, а второй — Франца Кафку, двух авторов, которые кажутся режиссеру наиболее близкими Гоголю. От Гофмана на сцене появляется кавалер Глюк, от Кафки — огромного размера таракан, видимо, свежепревращенный Грегор Замза. От Гоголя — много кого и чего: родители и сестры, старосветские помещики, Иван Федорович Шпонька и его тетушка, коллеги-литераторы, колеса от кареты — напоминание о маниакальной страсти писателя к перемене мест, шинель Акакия Акакиевича, кто-то еще, всех не только не упомнишь, но и разглядеть-то толком не успеваешь.
Словом, "Арабески" — фантасмагорический сон в каком-то общемировом гофмановско-гоголевско-кафкианском духе. Хотя замес все равно здешний, российский. Почти весь спектакль проходит под присмотром двух лиц — белой посмертной маски Пушкина и нарисованного на узкой горизонтальной ширме императора Николая I. Государство и вольный поэтический дух, по Любимову, в России остаются вечными антагонистами. "Гибнет все прекрасное на Руси",— грустят на сцене. Но грустят, кажется, больше по необходимости, нежели из-за гражданского беспокойства. Место, конечно, обязывает к общественному пафосу, но все-таки сегодняшняя Таганка уже не про это.
Она, и новые "Арабески" не исключение, есть самоценная демонстрация театра, веселая и драматическая в своем упорстве, одновременно мрачная и карнавальная, непринужденная и мучительная. Похожая на восточные растительные узоры, арабески, которые можно длить бесконечно, но можно и оборвать в любом месте. В спектакле Юрия Любимова актеры часто общаются со зрительным залом — но не заботятся об отклике. Они, словно марионетки, дергаются на белых канатиках — но будто и не нуждаются в освобождении. За поднимающимися и опускающимися секциями-жалюзи они иногда появляются всего на несколько мгновений — но словно и не настаивают на более долгом присутствии. Иногда кажется, что происходящее на сцене — торжественная месса, а иногда ни к чему не обязывающая шутовская забава, лукавая и праздная проделка.
Конечно, когда голос Юрия Любимова, по обыкновению выразительно дирижирующего представлением из своего кресла, читает над залом пушкинское "дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана", замираешь от причастности к какой-то удивительной тайне. Про "дар жизни" старый мастер теперь знает больше, чем кто-либо из его зрителей. Но и театр, можно сказать, тоже дар напрасный, дар случайный. В "Арабесках" — дар беспокойный, не устающий искать себе все новых воплощений. Это беспечный и тревожный спектакль, который принадлежит только его создателю. Один раз на сцене вдруг кричат: "Автора!" "Автора нет в зале",— отвечает голос Юрия Любимова. Зато в зале по-прежнему есть режиссер.