"Старый страшный дом" (The Old Dark House, 1932)
Джеймс Уэйл (1889-1957), "отец" кино-Франкенштейна,— единственный режиссер классического Голливуда, которого современные зрители знают в лицо благодаря фильму Билла Кондона "Боги и монстры" (Gods and Monsters, 1998). Шестой ребенок английского пролетария, добившийся в 1930-х годах от продюсеров полного контроля над своими фильмами, предстал на экране отошедшим от дел, забытым, скучающим геем, не скрывающим своей ориентации, балующимся живописью и падким до крепкой плоти юного садовника. Конец его был печальным и эффектным: потеряв друга, он утопился в бассейне, где устраивал мужские вечеринки, хотя смертельно боялся воды. Но Уэйла-режиссера помнят исключительно как классика ужасов, автора "Франкенштейна" (1930), "Человека-невидимки" (1933), "Невесты Франкенштейна" (1935). Первооткрывателя Бориса Карлоффа и автора первой панк-прически "невесты" Валери Хобсон. На самом же деле он был мастером на все руки. Его карьера длилась всего ничего, но в 1930-1941 годах он поставил 20 фильмов. Экранизировал Джона Голсуорси, Марселя Паньоля и "Возвращение" (The Road Back, 1937) Эриха Марии Ремарка. Знал толк в светских комедиях, где дворецкого принимали за принца, и мелодрамах. Снял биографию великого актера Гаррика и историю "Железной маски". Но "Старый страшный дом" не лезет ни в какие жанровые рамки. Нет, не зря панки признали Уэйла своим: единственная ассоциация, которую "Дом" вызывает,— The Rocky Horror Picture Show Джима Шермана. Он обладал незаурядным циничным юмором. "Невеста", снятая вроде бы всерьез, местами кажется оголтелой пародией на жанр, а "Дом" даже превосходит ее. Готический кошмар, пародия и социальный реализм перемешаны с невиданными легкостью и смелостью. Хлещет ветер, стеной льет ливень, тихие провинциальные водоемы выходят из берегов, и путникам не остается ничего, кроме как стучаться в ворота старого страшного дома. По сравнению с его обитателями члены семейки Адамс покажутся скучными обывателями. Истеричный Гораций (Эрнест Тесиджер) вздрагивает от каждого шороха и смертельно боится, что все опять будет "как в прошлый раз". Его сестра, религиозная лицемерка-фурия Ребекка (Ева Мур), напротив, предвкушает жуткую кару за грехи развратных предков. И оба они больше всего боятся, что похожий на вервольфа немой дворецкий-насильник Морган (Борис Карлофф) напьется и разбушуется. В запертых комнатах что-то шуршит, пищит и зовет на помощь. Хорошо, если окажется, что эти звуки издает прикованный к постели 102-летний отец Горация. По сравнению с хозяевами гости кажутся выходцами из какого-то другого фильма. Этакий групповой портрет поколения эпохи джаза: не маски, не шаржи, а именно что характеры. Благополучная парочка Пендерелов (Рэймонд Мэсси и Глория Стюарт). Их спутник Роджер (Мелвин Даглас), обаятельно разочарованный во всем на свете, считает себя убитым на мировой войне. Толстяк Уильям (Чарльз Лоутон) спасается от одиночества в объятиях содержанки-хористки Глэдис (Лилиан Бонд). В поисках хоть одного нормального существа они освободят из заточения милого чудака Саула (Брембер Уиллс). Который, естественно, окажется таким "ужасом, летящим на крыльях ночи", что Морган покажется гостям самым милым созданием на свете. Пожалуй, фильм не случайно до 1968 года считался утерянным: провидение поджидало зрителей будущего, способных оценить изящное безумие по достоинству.
"Под крышами Парижа" (Sous les toits de Paris, 1930)
Первый французский звуковой фильм, поставленный Рене Клером, классиком с весьма преувеличенной репутацией, прост даже не как три аккорда, а как пронизывающие его песенки уличного певца Альбера (Альбер Прежан). "Посмотри из-под крыш / На прекрасный Париж. / Май в Париже цветет — / Это сердце поет, / Будем жить и любить / Без забот". Народные кварталы лубочного Парижа населены бедными, но благородными красавцами, бедными, но беззаботными девушками, именовавшимися мидинетками, и карикатурными апашами с фатовскими усиками. Альбер, уличный торговец Луи (Эдмон Гревиль) и бандит Фред (Гастон Модо) борются за сердце Полы (румынка Пола Иллери), то разыгрывают ее в кости, то дерутся на ножах, то садятся в тюрьму, то выходят из нее возмужавшими. Альбер и Луи соревнуются в благородстве, Фред демонстрирует кошачью походку и поминутно хватается за карман с оружием. В популистской наивности фильма есть что-то фальшивое, но Париж такой город, что способен перемалывать любую пошлость, сказанную о нем, что в жизни, что на экране.
"Долгий путь" (The Big Trail, 1930)
Вестерн Рауля Уолша о колонистах, первыми выступивших с берегов Миссисипи на освоение Орегона, хорош тем, что его можно любить по тысяче причин. Можно любоваться эпической стороной: движение в неизвестность сотен людей, воодушевленных мечтой, переправы, снежные бури, сражение с индейцами. А по сравнению с финальным воссоединением строптиво противившихся своей любви Брека (Джон Уэйн) и Рут (Маргарит Черчилль) на фоне необъятных секвой, отдыхает даже прогулка Зигфрида сквозь туманный лес из "Нибелунгов" Фрица Ланга. Можно следить за детективной интригой. Брек присоединяется к каравану в поисках убийц друга, погибшего из-за добытых им шкур. Троица живописных душегубов воплощает разнообразные лики порока: прикидывающийся "своим парнем" пахан Ред (Тайрон Пауэр-старший), незамысловатый киллер-латинос Лопес (Чарльз Стивенс) и поддельный джентльмен, лгун-игрок Торп (Иэн Кит). А можно и признать Уолша "Шекспиром вестерна" за то, как умело разбавляет он драму интермедиями с комическим переселенцем, его драчливой тещей и коньком-недомерком.
"Сегодня мы живем" (Today We Live, 1933)
Ховард Хоукс, создававший эталонные образцы любого жанра, к которому обращался, был едва ли не единственным голливудским другом Уильяма Фолкнера. С будущим нобелевским лауреатом он выпивал, охотился и одалживал его деньгами. Великий же писатель адаптировал для его фильма свою новеллу "Поворот". История в духе "потерянного поколения": название уместнее перевести как "Живем однова". Если медсестра (Джоан Кроуфорд) разрывается между любовью к летчику Богарту (Гари Купер), жалостью к жениху, моряку Клоду (Роберт Янг), и тревогой за брата (Франчо Тоне), проще всего двоих из них прикончить, чтобы ей легче жилось. Воздушные и морские бои поражали бы, если бы неповторимых "Ангелов ада" (1930) уже не снял Ховард Хьюз. Впечатляет другое: нравы, царившие, по фильму, в английской армии в 1918 году. Соперники в любви, крепко поддав, одалживают на ночь то бомбардировщик, то торпедный катер, чтобы померяться безрассудством в ночных самоубийственных рейдах. И никакое командование не замечает их ухарских забав, чтобы не испортить безумный сценарий.