Выставка современное искусство
В женевском музее МАМСО (Musee d`Art moderne et contemporaine) открыта выставка московского концептуалиста, а ныне парижского художника Эрика Булатова. Работы с детства знакомого мастера рассматривал АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ.
Эрик Булатов прославился тем, что писал словами по холсту. Его картины были разделены на два плана. На ближнем — рубленым плакатным шрифтом было написано несколько слов, а за этими словами начиналась классическая живопись, пейзаж или жанровая сценка. А слова, как правило, оказывались плакатным советским лозунгом — "Слава КПСС" или "Единогласно".
Для жителей СССР эти слова были постоянной реальностью, входившей в мозг через глаза и уши. Эрик Булатов даже и не смеялся над ними, а просто делал эти лозунги частью обыденного пейзажа. Иначе говоря, художник сидит на пленэре и пишет лужайку, но при этом ни на секунду не забывает, что он живет в мире, где поют славу КПСС, и если голосуют, то единогласно. И эти слова проходят перед его мысленным взором, затмевая любые красоты природы.
Разумеется, в советские времена о нем не писали в журнале "Искусство", к нему не пускали иностранцев, у него не покупали картины. И тем не менее о художнике Булатове все знали с раннего детства. Теперь, когда аукцион Philip`s в 2005 году установил его цены на уровне $1,5 млн, никто не вспоминает времена, когда в каждой советской семье хранились работы московских концептуалистов — иллюстрации к детским книжкам.
Считается, что концептуалисты занимались книжной графикой от безысходности. Булатов так и рассказывает: за полгода книжного оформительства нужно было накопить столько, чтобы еще полгода, ни о чем не думая, заниматься живописью. Задача тяжелая. С одной стороны. С другой стороны — такой жизни мог бы позавидовать каждый советский человек. Книжная графика в СССР была не только уважаемым и привилегированным делом, но еще и отлично оплачивалась. И для Булатова, Гороховского, Кабакова она не была халтурой. Если кто-нибудь когда-нибудь догадается издать конформистскую книжную графику наших нонконформистов, мы увидим отличное искусство.
Сейчас на любой выставке советских концептуалистов прежде всего замечаешь, скольким каждый из них был обязан книжной графике — и не только в смысле простой подкормки. Концептуализм был так же подробен и литературен, как детская иллюстрация, так же простодушно наивен внешне и так же дерзок внутренне. Вроде монументальной работы "Единогласно", где классическая живопись как будто бы воспроизводит эффекты скверного советского офсета с неряшливо накатанной краской и расплывшимися сдвинутыми контурами. Кто может возразить плывущему по небу лозунгу или красной ковровой дорожке, расстеленной над морем вместо горизонта. Странно, конечно, но чего не увидишь в книгах.
Уехав из России, Булатов сначала попробовал, как читаются латинские надписи, эти работы показаны в Женеве, но даже главные лозунги Запада вроде Liberte не так жгут сознание. Исчезновение советских слов лишило булатовскую мысль двойственности, так остро задевавшей зрителя. Без этого ментального сбоя новая живопись и графика Булатова кажется родом иллюстрации.
"Поезд" с несущимися по рельсам буквами мог бы стать обложкой для Маршака или Житкова, а сумеречный московский пейзаж подошел бы сборнику молодых поэтов. Черно-белый лист с симметричными относительно горизонта буквами ВОТ выглядит страницей из конструктивистской книжки 1920-х. Когда на погружающемся во тьму вечернем городе ты читаешь: "Хотелось засветло ну не успелось", слова и изображение сходятся до подписи к картине, лишенной всякого второго смысла. Да, хотелось засветло. Потом стемнело, и не успелось. Это сентиментально и тонко, точно так же, как полотно "Живу дальше", в котором лишь игра слов не позволяет прочесть горькую жалобу на возраст, но ярость противостояния, оживлявшая старые лозунги, исчезла без следа. Художник как будто бы снова вернулся к иллюстрации, которая просто занимает теперь не полгода, а все рабочее время.