В Государственном музее искусств в Копенгагене (Statens Museum for Kunst, Copenhagen) открылась монографическая выставка Кристиана Кебке (Christian Kobke). До недавнего времени имя этого рано умершего датского художника (1810-1848) мало что говорило просвещенным любителям искусства. Только в восьмидесятых годах нашего века, вследствие все более возрастающего интереса к европейским школам прошлого столетия, не связанных впрямую с Парижем, долго сохранявшим гегемонию в живописи, состоялась большая выставка датской живописи так называемого Золотого века, триумфально прошедшая в Европе и Америке. Кристиан Кебке был признан лучшим художником этого замечательного периода, поэтому сегодня копенгагенская выставка стала не просто событием маргинальной датской культуры, а явлением международного масштаба.
Датский Золотой век длился очень недолго. Его начинают отсчитывать с 1816 года, когда художник Кристофер Вильгельм Экерсберг вернулся из Рима в родной Копенгаген и стал создавать свои небольшие жанровые сценки из чистой, уютной и добродетельной датской жизни в манере светлой и гладкой, прочнее всего ассоциирующейся с тем, что обычно называют живописью бидермейера. Заканчивают же Золотой век датской живописи 1848 годом, когда скончались два самых блестящих художника следующего за Экерсбергом поколения, Кристиан Кебке и Иохан Томас Лундби, а провинции Шлезвиг и Гольштейн призвали прусские войска на помощь в своей борьбе за отделение от Датского королевства.
Эти короткие тридцать лет были одним из самых печальных периодов истории "маленькой бедной страны", как назвал свою родину в поэме, написанной в 1820 году во время путешествия на Дальний Восток, корабельный священник и знаменитый датский поэт Поул Мартин Меллер. Мощная морская держава, достойная наследница доблестей древних викингов и деловых удач ганзейских купцов, обладавшая вторым после Англии по величине флотом, Дания в результате неудачного альянса с Наполеоном пришла к полному краху. В 1801 году произошла знаменитая Копенгагенская битва, покрывшая славой тогда еще вице-адмирала британского флота Горация Нельсона, в результате которой англичане захватили практически весь датский флот. В 1807 году британцы подвергли бомбардировке с моря осажденный Копенгаген, почти до основания разрушив город, а в 1814 году произошло отделение Норвегии от Датского королевства. Дания навсегда утратила какое-либо влияние на европейские дела и из гордой огромной северной державы превратилась в маленькую беззащитную страну, всегда вынужденную стремиться к нейтралитету, опасаясь своего страшного и мощного соседа — объединенной Германии.
Утрата флота, норвежского леса и влияния в Балтийском и Северном морях губительно сказалось на датской жизни. Датчане просто обеднели — датская аристократия лишилась своих земель, датские торговые компании потерпели банкротства. Королевский двор, в предыдущем столетии старавшийся снискать себе славу балтийского Версаля, утратил какие-либо основания для своих претензий и превратился в приличный пансион для благовоспитанных девиц, предназначенных в верные супруги и доброжелательные матери многим европейским монархам. Скромность стала уделом Дании.
Одно из достоинств нации — умение обратить неизбежность в предопределенность, необходимость — в предназначенность. Датчане блистательно справились с этой задачей. Скромность и умеренность, два качества, которые вполне могли бы обернуться ограниченностью и скудостью, стали залогом цветения датского Золотого века. Три великих имени, известных всему миру, определяют дух этого тридцатилетия: скульптор Бертиль Торвальдсен, писатель Ганс Христиан Андерсен и философ Серен Кьеркегор. Этих трех творцов объединяет в первую очередь мягкая серьезность и достойная настойчивость, послужившие основой новой датской гуманности, что с детских лет впитывает в себя чуть ли не каждый ребенок, слушая сказки про маленькую Иду и стойкого оловянного солдатика. Как апофеоз датской гуманности воспринимается знаменитая история времени оккупации Дании фашистской Германией: когда немцы издали указ с предписанием всем датским евреям собраться утром на главной площади Копенгагена, то первыми, кто явился, были датские король и королева с желтой звездой Давида, и депортация была сорвана. От страны Андерсена и Кьеркьегора трудно было ждать чего-либо другого.
Кристиан Кебке, в последнее время столь популярный среди искусствоведов, — типичный художник датского Золотого века, эпохи бедной, достойной и нравственной. Практически всю жизнь он провел в родительском доме в Копенгагене, очень редко выезжая за его пределы. Его искусство было простым и чистосердечным, он никогда не пытался теоретизировать, и современники говорили о нем как о человеке, лишенном каких-либо глубоких мыслей. Современные искусствоведы часто пытались построить какие-либо умозрительные рассуждения на основе его работ. Например, его картину "Вид коллекции слепков во дворце Шарлоттенбург в Копенгагене" на основе того, что в центре изображен безголовый мужской торс с Парфенона, интерпретировали как рассуждение Кебке о том, что античность при всем ее идеальном совершенстве лишена разума, пришедшего в мир лишь после явления христианской морали, воплощенной в пусть и убогом по сравнению с олимпийцами, но живом и мыслящем современнике. Наивность писем и высказываний Кебке совершенно разбивает всяческую возможность подозревать, что художник подразумевал что-нибудь, кроме того, что он изобразил. Фигура вытирающего пыль с гипсового слепка служителя музея означает лишь, что служитель музея вытирает пыль, а вовсе не свидетельствует о желании порассуждать о взаимоотношениях античности и современности.
Все рассуждения о том, что Кебке имел в виду и что не имел, на самом деле не играют большой роли. Что касается той же картины, то, конечно, в первую очередь случайностью объясняется присутствие именно греческих слепков со скульптур и рельефов Фидия, украшавших Парфенон, в центре картины, и то, что слепок с головы одного из Диоскуров, украшавших Пьяццу дель Квиринале в Риме с изящной постмодернистской небрежностью задвинут в камин. Но, тем не менее, явный приоритет именно греческой скульптуры сразу вызывает воспоминания о том, что именно датский скульптор Бертиль Торвальдсен оказался наиболее близким из всех неоклассицистов к греческой мягкости и пластичности, а Копенгаген часто именовал себя скандинавскими Афинами, настаивая на своей близости к Золотому веку Перикла. Сколь бы ни был прост и незатейлив Кристиан Кебке, он оказался абсолютно адекватным своему времени, и его безыскусные картины воспринимаются не как милые и незатейливые картинки бюргерского быта эпохи бидермейера, а как произведения, вполне достойные иллюстрировать не только символические сказки интеллектуала Андерсена, засвидетельствовавшего изощренность своего разума в письмах и воспоминаниях, но даже трактаты Кьеркьегора, любимого философа Жана Поля Сартра.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ