концерт / классика
В понедельник в Национальной филармонии состоялся третий концерт цикла дирижера Романа Кофмана "Все симфонии Моцарта". Очередной авторский микс произведений разных лет великого австрийца, по мнению ЛЮБОВИ МОРОЗОВОЙ, получился особенно удачным: отказавшись от традиционной для ХХ века поляризации эмоций в творчестве Моцарта, Роман Кофман вернул его музыке исходную безмятежность.
Устоявшееся отношение к творчеству Вольфганга Амадея Моцарта имеет почти религиозный характер. Однако при всем уважении к терапевтическому Моцарт-эффекту, марципановому "Моцарткугелю" ручной работы и прочим поименованным фетишам надо признать, что имя великого австрийца все же чаще используется само по себе, как торговый бренд, не апеллирующий к реальным музыкальным заслугам композитора.
Принято считать, что творчество Моцарта гениально целиком, но при этом регулярно звучат лишь избранные шедевры. Так, из обширного симфонического наследия Моцарта, насчитывающего около полусотни сохранившихся опусов, активную концертную жизнь получило не более трети произведений — остальные исполняют лишь в рамках монографических циклов. Ими в 2006-м году мир отмечал 250-летие со дня рождения венского гения, однако в Украине этот праздник музыкальной жизни почему-то проигнорировали. Зато в нынешнем филармоническом сезоне, отыграв юбилейные "Все симфонии Шуберта" и "Все симфонии Бетховена", за дело взялся Роман Кофман, руководствовавшийся не круглыми датами, а внутренней готовностью подступиться к моцартовской глыбе.
Пообещав исполнить все 47 дошедших до нас партитур симфоний Моцарта (41 из них пронумеровал сам композитор, остальные шесть уже после его смерти получили название "Зальцбургских" — по месту написания), Роман Кофман разделил их на девять концертов. В каждом из них он объединил ранние и поздние произведения, стараясь равномерно насытить программы лирикой и драматизмом.
Впрочем, подобная поляризация эмоций, заложенных в моцартовских партитурах,— черта новейшего времени. Ни в XVIII, ни в XIX веке не видели трагедийности в этой музыке. К примеру, в популярном гиде "Великие симфонии" (1840) Зигмунд Шпет рекомендовал для запоминания главной темы знаменитой Симфонии #40, которую нынче ассоциируют со слезами и стонами, мнемоническую текстовку вроде "И с улыбкой, и с шуткой веселой / Отправляемся мы на прогулку,/ Напеваем мелодию звонко,/ Начиная симфонию эту".
Руководствуясь характерными для прошлых столетий установками, к делу приступил и господин Кофман. В третий концертный вечер цикла вместе с Киевским камерным оркестром он исполнил очередную порцию из пяти номерных симфоний, которая получилась особенно показательной. #15, #17 и #19 композитор написал в 1772 году, в шестнадцатилетнем возрасте, а #32 и #34 — в 1779 и 1780 годах. Для Моцарта этот разрыв в восемь лет значил многое, а потому опусы довольно существенно отличаются по стилю. Это различие господин Кофман подчеркнул, не прибегая к открытым противопоставлениям, а обыгрывая лишь характерные нюансы музыки: здесь чуть заострил интонацию, там — смягчил, здесь — напряг, там — расслабил. И никаких нарочитых контрастов — только стройность звучания и самые утонченные эмоции: благоговейная радость, райское блаженство и тихие ангельские слезы.
Тщательно поработав на репетициях со струнной группой оркестра, дирижер добился просто фантастической игры скрипок: они звучали уверенно и ровно, тонко и слаженно реагировали на темповые сдвиги и с наслаждением переживали, кажется, каждый знак в партитуре. Если в таком же ключе пройдут и оставшиеся шесть концертов цикла, то, пожалуй, можно будет говорить о том, что кофмановскую трактовку Моцарта можно номинировать в негласный шорт-лист обязательных к ознакомлению прочтений собрания сочинений великого композитора.