Мне на Олимпиаде в Пекине не давал покоя вопрос: почему китайцы столько всего выигрывают? Я задавал его маме прыгуна в воду Глеба Гальперина и врачу сборной по прыжкам в воду Нине Савкиной. В результате мне открылась кроме совершенно оригинальной загадки китайских побед история материнской любви и нежности и глубинная драма характеров.
Прыгуны в воду Глеб Гальперин и Дмитрий Доброскок в тот день сорвали сначала один прыжок, после которого чудом удержались на втором месте, а потом еще один, после которого чуда уже не произошло — и в результате бронзовые медали и оказались задвинутыми на край стола в "Боско-клубе".
Я видел этот прыжок с трибуны. Вот они прыгнули в пятый раз. Я видел их сбоку и очень хорошо. Поэтому я, можно сказать, не поверил глазам. Это же были по идее синхронные прыжки. По крайней мере, так они назывались. А я увидел два совершенно индивидуальных прыжка. Каждый из юношей находился в своем собственном полете. Этот полет был неповторим. Даже в самом кошмарном сне ни один из них не захочет, чтобы он повторился.
Я им сказал:
— Я спрошу сразу, и все, ладно, про пятый прыжок?
— Про пятый? — очень удивился Глеб Гальперин, как будто не сразу понял, о чем это речь, столько их было, этих прыжков... И он кивнул на Диму. То есть я понял: Глеб тут ни при чем. Ни при чем тут Глеб, если что. Между тем меня поразило, как весело вдруг улыбнулся Глеб.
— Вот он...— еще раз кивнул Глеб на Диму.
Как старший брат, который уже простил младшему какое-то хулиганство.
— А что? — переспросил Дима и тоже улыбнулся, впрочем, очень застенчиво.— Техническая ошибка. Недоработали. Сложный ключевой прыжок... заднее вращение... ну, в общем...
— А вы понимали, что это катастрофа, когда входили в воду последовательно, один за другим? В синхронных прыжках?
— Нет. Конечно,— сказал Дима.— Когда выплывал — понял.
— Ну да,— вздохнул Глеб.— Вообще-то получить на Олимпиаде семь баллов — это полный завал. Но все равно мы получили еще меньшую сумму, чем другие прыгуны за провальный прыжок.
Это было сказано с неожиданной болью. То есть им стоило, видимо, сил держаться.
— Да это наш козырь — винтовой прыжок! — не выдержала мама Глеба, сидевшая напротив Димы.— У них был небольшой отрыв от китайцев. Ну да, девять баллов! Но все равно могли догнать! В конце концов, все знают, что у китайцев шестой прыжок плохой!.. Но судьи уже "отпустили" китайцев!..
И она еще что-то пробормотала, я не услышал — и, видимо, слава богу. Значит, она и перед последним прыжком еще на что-то надеялась, а Дима с Глебом, похоже, уже ни на что.
— Не переживайте,— я говорил какие-то дежурные слова, других-то тут не было.— Прыгнут еще.
— Да уж они давно прыгают...— с какой-то тоской сказала она.— Мы же тренеры, и я, и муж, он вообще заслуженный мастер спорта, я гимнастка... Вы знаете, как имя ему придумывали? Чтобы оно красиво звучало, когда в микрофон произнесут: "Прыжок 103 "б", такой-то Гальперин!" Отец хотел его Филиппом назвать, я говорю: "Какой Филипп?! Сам послушай: "Прыжок 103 "б", Филипп Гальперин!"" Он, конечно, согласился. "А как тогда назвать-то?" — говорит. "Глеб, конечно",— отвечаю. Вот он и стал Глебом.
Я уж всерьез заинтересовался, как выбирали имя Диме, хотел даже уточнить, но раздумал: не тот был день для таких вопросов.
— Он был таким стеснительным мальчиком,— посмотрела на сына мама.— Таким... В пионерском лагере его спросили как-то: "Глеб, кем ты хочешь быть?" А он говорит: "Чемпионом мира... Ой, то есть олимпийским чемпионом..." Все так удивились, такой стеснительный мальчик... Чемпионом мира уже, кстати, был.
Глеб как-то поежился, мама посмотрела на него с большой тревогой:
— Болит?
— Да нет...— сказал он.— Но чувствую как-то.
Она рассказала, что у него недавно была серьезная травма.
— Когда? — переспросил я.
— Неделю назад,— вздохнула мама.— И у Димы 25 июля.
— А неделю назад что случилось?
— Как же вам объяснить-то? — тяжелой поступью вступила в этот разговор доктор Нина Савкина.— Скашивание позвонка с выраженным болевым синдромом. Так что пара вполне могла и не состояться.
Диму и Глеба позвали обмывать медали на сцену. Пользуясь их отсутствием, я спросил дам:
— Послушайте, а вот вы можете объяснить, почему китайцы все выигрывают? Еще можно было поинтересоваться, почему мы почти ничего не выигрываем (правда, на следующий день ситуация уже хоть чуть-чуть изменилась), но ответ на этот вопрос я себе более или менее представлял. Мама Глеба понизила голос:
— Когда мы были в Австралии... Нет, наверное, не надо говорить. Но я скажу. Я давно обратила внимание: китайцы сидят перед прыжками и слушают музыку в наушниках, потом такие счастливые поднимаются и все выигрывают...
— Говорят, еще грибы варят специальные,— встрял я, вспомнив рассказы фигуристов в Турине таким же шепотом.
— Да какие грибы... а, ну, может, и грибы тоже. Но главное, что я выяснила: это не музыка была в наушниках. Они сняли наушники и забыли выключить звук. И там, я слышу, китайская речь медленная! Он им что-то наговаривает перед стартом в уши!
То есть речь шла тут по крайней мере о нейролингвистическом программировании. Да, это была новая версия. Доктор, которая все это время задумчиво кивала, так же задумчиво продолжила:
— А с другой стороны, у них отбирают на прыжки, у них очередь стоит чуть ли не многокилометровая, а мы выбираем. И из кого? И нас все спрашивают: "Что, головой о воду биться?! Не-е-е". А почему головой-то? Не головой...
— Руками,— предположил я, вернувшийся с прыжков.
— Вот и мы всем отвечаем: руками! Но все равно не идут...
— Так что Дима и Глеб у нас ветераны не от хорошей жизни,— поддержала подругу мама Глеба.
— У них, знаете, на самом деле траурное настроение сегодня,— сказала Нина Савкина, оглянувшись, не идут ли дети обратно за стол.— Рассчитывали-то на большее.
— Могли золото выиграть? — я знал, что не надо задавать такие вопросы, тем более родителям, но не удержался.
— Давайте не будем,— ответила мама Глеба и вытерла слезу.
Было даже удивительно, как мгновенно выкатилась эта слеза.
— Но все-таки трудно с китайцами,— продолжила она.— Мы не выдерживаем нагрузок, которые выдерживают они. И на самом деле все очень просто. Пубертатный период...
— Какой? — переспросил я.
— Период полового созревания мальчиков и девочек,— повторила она.— Вырастают, все у них меняется, и их надо бы оставлять в покое, а мы их тянем дальше, потому что заменить некем. А китайцы своих меняют каждые два года. А у нас некем менять. И у нас ребята так и занимаются этим самым ненормальным видом спорта...
Наконец-то она произнесла это.
Тут подошли Дима и Глеб.
— Слушай,— сказала Глебу мама,— а я вот думаю, о чем вы говорили, когда к последнему прыжку готовились?
Дима подавленно замолчал, а Глеб не стал молчать:
— Мы когда готовились, я спросил у Димы: "Какие мы?" На табло-то я не смотрел. Он говорит: "Четвертые, Глеб" (на самом деле они были еще вторыми.— А. К.).
— Это что, правда? — переспросила мама Глеба Диму.
— Да,— опять застенчиво засмеялся он.— Но потом, когда на вышку поднялись, я сказал: "Да второе, второе..."
Раиса Гальперина поглядела на Глеба с материнской нежностью.
— Я же его с детства тренирую...
— С рождения, можно сказать,— добавил я.— И даже раньше.
— Ну да,— обрадовалась она.— Он у меня в животе знаете как прыгал!
— Там же тоже водная среда.
— А я о чем!
И слава богу, никто так и не узнал, запорол ли он там хоть один прыжок.