Воспроизведенная эпоха

Бывают странные сближенья: пару лет назад Чечилия Бартоли записала диск, посвященный оперной диве эпохи романтизма Марии Малибран, а теперь вот как бы совершенно случайно другая компания выпускает сольник другого известного меццо, американки Джойс ди Донато, посвященный старшей современнице Малибран и ее компатриотке (чего уж там, даже фамилии созвучны) Изабелле Кольбран. Тоже легендарная певица, тоже оставила след в творчестве и биографии Россини, причем куда как заметный. Собственно, только музыка Россини тут и звучит, а сам альбом красноречиво называется "Кольбран, муза".

Несмотря на то что привкус у этого сближенья маркетологический, да и возвращаемый из архивного забытья образ оперной superstar 200-летней давности презентуется не с такой помпой, как в случае Бартоли, историю Кольбран в связи с этим диском вспомнить и приятно, и даже поучительно. В 1815 году Россини, приехав в Неаполь, написал для нее заглавную партию в "Елизавете, королеве Английской". Ему было 23, ей 30; немало, если учитывать, что умершая в 28 лет Малибран к этому несуразно юному возрасту успела прославиться даже в Америке (о Европе-то и говорить не приходится). О легендарных певцах и певицах эпохи бельканто мы как-то привыкли думать как о представителях чуть ли не некоей высшей расы, у которых все всегда получалось сверхчеловечески совершенно,— богатыри, не вы. С Кольбран, очевидно, все было не совсем так. Если верить Стендалю (ситуацию в итальянских оперных театрах 1810-х годов знавшему не понаслышке), как раз после 30 ее чрезвычайно богатые от природы вокальные возможности часто давали сбой, и пела она иногда из рук вон фальшиво. Но Россини, через какое-то время женившийся на ней, еще несколько лет писал для нее, умело примеряясь к ее способностям, партии одна краше другой.

И вот теперь эти партии вспоминает Джойс ди Донато. Все это героини серьезных опер — та же Елизавета, Семирамида, Армида, Елена ("Дева озера"), Дездемона ("Отелло"). Об этой серьезности иногда можно и позабыть; в арии Елизаветы, допустим, четко вырисовывается набросок знаменитой каватины Розины, а номера Армиды — это скорее немыслимый по блеску и изощренности концерт для голоса, нежели музыкальный театр. Хватает и сладостно-проникновенных мелодий, распевные фразы которых у ди Донато льются с таким благородством и с такой изысканностью, что для заявки на звание одной из лучших россиниевских певиц было бы достаточно и этих номеров, просто по параметрам стиля, вкуса, точности и такта, приложенных к ясной красоте голоса. Кольбран с ее трехоктавным диапазоном вообще-то трудно было отнести именно к меццо, но Джойс ди Донато здесь тоже предъявляет вполне отчетливые, ненатужные и звонкие сопрановые верхи. Техника-то само собой, она, безусловно, виртуозка каких мало, не только чрезвычайно одаренная в этом отношении, но и перфекционистка. Бравура у нее отточена до такой степени, что азарту и спортивности вроде бы и не остается места, и посреди ее сверхскоростных фиоритур не покидает ощущение, что у нее какое-то очень свое понимание смысла этой музыки, очень, если угодно, аполлоническое. Кажется, из этого альбома получилось все-таки нечто более интересное, индивидуальное и, главное, обнадеживающее, чем скромное приношение от лица скудной на таланты современности певице из баснословного оперного прошлого. Той, про которую тот же Стендаль писал: "В жизни достоинства у этой женщины было не больше, чем у какой-нибудь владелицы модного магазина, но стоило ей увенчать себя диадемой, как она сразу же начинала вызывать к себе невольное почтение даже у тех, кто только что разговаривал с ней в фойе".

"Colbran, the Muse"

J. DiDonato; Orch. Dell` Accademia di S. Cecilia, E. Mueller (Virgin Classics)

J. G. Naumann: "La Passione di Gesu Cristo"

Orchestra di Padova e del Veneto, S. Balestracci (CPO)

И еще одна извлеченная из архивов работа одного из dii minores второй половины XVIII века, саксонца Иоганна Готлиба Науманна,— оратория "Страсти Господа нашего Иисуса Христа", очередная адаптация рассчитанного на страстную неделю супепопулярного либретто Пьетро Метастазио, созданная в 1767 году. При средней руки исполнительских силах само исполнение толковое и совсем не стыдное, даже если учитывать, что при всей своей набожности произведение не лишено обязывающего оперного шика, а дирижер Серджо Балестраччи во главе безвестного Orchestra di Padova e del Veneto и вовсе делает чудеса, на исторически информированный манер извлекая из партитуры максимум вкусных подробностей. Другое дело, что сама музыка, приятная и обаятельная, при этом вряд ли годится на патетическую роль забытого шедевра всемирно-исторического значения, и самыми интересными из записанных в последние десять лет метастазианских "Страстей" по-прежнему остаются, пожалуй, соответствующие оратории Мысливечека и особенно Сальери в исполнении Кристофа Шперинга.

"Intimate Letters"

Emerson String Quartet (Deutsche Grammophon)

Американский "Эмерсон-квартет" посвятил альбом камерной музыке двух чешских классиков ХХ века — Богуслава Мартину ("Три мадригала для скрипки и альта") и Леоша Яначека (два его поздних квартета — "Крейцерова соната" и "Личные письма"). Даже в квартетах Яначека, которые здесь на первых ролях, всякая трепетная лично-биографическая подоплека как будто бы отставлена в сторону: в объективной и строгой игре квартета этой сентиментальности нет места, чисто музыкальная содержательность и увлеченность формальной архитектоникой берут над ней верх. Безусловно, у диска есть та неподражаемая приятность, которой отзываются по-настоящему крепко сделанные и тщательно отшлифованные работы камерных ансамблей. В художественном же смысле альбом не всегда на высоте: в игре квартета все-таки есть привкус прохладности, даже стерильности, отчего даже при самых интенсивных и слаженных стараниях возникает ощущение, что музыканты что-то недосказали. Плюс запись, придающая звучанию ансамбля дополнительную заостренность, которой человечески-лирического измерения тоже недостает.

"La dolce fiamma"

P. Jaroussky; Le Cercle de l`Harmonie, J. Rhorer (Virgin Classics)

Иоганна Кристиана Баха, 11-го сына в многодетном баховском семействе, при жизни уважали едва ли не больше, чем его батюшку Иоганна Себастьяна, в том числе и за его, Баха-сына, оперы, которых, кроме него, в пресловутом семействе никто не писал. Популярный нынче посыл — мол, и этим редкостным операм, как драгоценным винам, настанет свой черед — подкреплен участием популярного французского контратенора Филиппа Ярусски: из обширного и практически не тронутого современными исполнителями оперного наследия Баха-младшего выбраны арии для кастратов. На сегодняшний слух оперная музыка 1770-х не всегда кажется в полной мере интересной; это не Гендель, не неаполитанская школа первой половины века, сама стилистика такова, что вроде бы и сложно не вспомнить оперы молодого Моцарта (только совсем уж молодого, образца "Митридата" и "Суллы"), но напрашивающиеся за этим сравнения зачастую невыгодны, и парадоксальным образом эта музыка кажется особенно старомодной и очень уж прочно прописанной во временах "красных каблуков и величавых париков". Арии Баха-сына в этом смысле скорее исключения — благодаря хотя бы интересному и изобретательному оркестровому письму (и, кстати, ансамбль Le Cercle de l`Harmonie в этом галантном репертуаре очень убедителен). Насколько для этой нарядной музыки подходят деликатно-инструментальный тембр Филиппа Ярусски и его скромная энергетика — дело вкуса, хотя изящества, точности и ума его исполнению не занимать. Колоратурные пассажи, на которые композитор не скупился, он выпевает бодро и деловито, его кантилена тоже выделана вполне искусно, пускай даже вместо ожидаемой сочности звука — однозначной, полновесной, взрослой — его голос звучит с полудетской мягкостью. Формальных эпизодов вроде бы и нет, каждая нота продумана и прочувствована (даже в огромной арии "Cara la dolce fiamma" из "Адриана в Сирии") — и все-таки диск сложно прослушать на одном дыхании. Отдельный историко-музыкальный курьез представляет ария "La legge accetto" — один из эффектных вставных номеров, которые Бах написал для "Орфея и Эвридики" Глюка, чтобы на потребу публике разбавить ее "реформаторскую" бескомпромиссность: это как если бы Верди писал для опер Вагнера вставные каватины и стретты.