Классика с Михаилом Трофименковым

"Жизнь в забвении"

(Living in Oblivion, 1994)

Режиссеры любят снимать кино о кино, но таких этюдов о киносъемках, как "Жизнь" Тома Ди Чилло, оператора первых фильмов Джима Джармуша, прежде не бывало.

Ведь о чем снимали его предшественники? О чем-нибудь патетическом, о кино как абстрактной и роковой силе, порой войне не на жизнь, а на смерть. О режиссерской импотенции ("8 1/2" Федерико Феллини), смерти ("Все на продажу" Анджея Вайды, "Американская ночь" Франсуа Трюффо) или безумии актера ("Мария" Абеля Феррары), полной гибели всерьез киношников, забывших о магической силе движущихся картинок ("Последний фильм" Дэнниса Хоппера).

У Ди Чилло же никакой метафизики кино — идет съемочный процесс, не более того. Симпатичный режиссер Ник (Стив Бушеми) и дружная, но несколько невменяемая группа снимают на Манхэттене малобюджетный психологический фильм. Строго говоря, то, что они снимают,— пародия на такое кино, силящееся быть европейским. Ди Чилло доморощенные бергманы смешат не меньше, чем голливудская звезда Чад Паломино (Джеймс Легро), которого заманили на съемки, поскольку он давно мечтал о "настоящем искусстве". Работа с тупым и самовлюбленным уродом закончится тем, что группа безыскусно набьет ему морду. Но все рады этой работе, и каждый всей душой за искусство и против Голливуда, и у каждого есть что предложить режиссеру. Только вот Ник уже слышать не может их рацпредложения. Звукооператор (Мэтью Грейс) упорно лезет в кадр с микрофоном, потому что, по его мнению, граница кадра все время меняется, очевидно, сама по себе. Ник полагает, что меняется она в результате потребления парнем тайской дури. Оператор Вольф (Дермот Малруни), мачо-волчара, именно тогда, когда удается лучший дубль, убегает в туалет поблевать, потому что еще один невинный идиот напоил группу просроченным молоком. Вообще-то Вольф и без молока чересчур ранимый. Если духи подруги (Даниэль фон Зерник), ассистентки Ника, попадают ему в глаз, он цепляет черную повязку и упорно смотрит в объектив именно завязанным глазом.

Ну да, когда б вы знали, из какого сора растет кино, не ведая стыда,— смысл фильма сводится к этому. Мораль хлипкая, но Ди Чилло — режиссер не великий, зато умный, тактичный, играющий с полутонами. И даже банальное утверждение, что кино — это электрический сон наяву, звучит в "Жизни" не пошло. Из трех глав фильма две оказываются снами Ника и актрисы Эллен/Николь (Кэтрин Кинер). Но именно они выдержаны во вполне реалистической манере. Абсурд в этих главах чисто бытового свойства, но пустячные недоразумения, накапливаясь, приводят к катастрофам. Третья же глава вроде бы не сон, но снимают герои в ней как раз эпизод сна, интеллектуальный китч в декорациях а-ля Рене Магритт с участием карлика Тито (Питер Динклейдж), злобной, скандальной твари, при первом же появлении грозящейся оторвать Вольфу яйца. Его претензии к Нику не уступают хотя бы легендарной перебранке о "складе мертвых ниггеров" из "Криминального чтива". В самом деле, какого черта в сценах сна всегда участвуют карлики! Вот самому Тито, например, карлики никогда не снятся. И никому из съемочной группы наверняка не снятся. И ведь прав маленький пакостник, которого даже побить нельзя — неполиткорректно. Спасти фильм может только чудо, и это чудо происходит благодаря сбежавшей из психушки маме Ника (Рика Мартенс), но герои уже настолько отчаялись довести дело до конца, что относятся к чуду как к самой естественной на съемочной площадке вещи.

"С огоньком"

(Ball of Fire, 1941)

Одна из лучших комедий Ховарда Хоукса — то ли "Пигмалион" навыворот, то ли версия "Белоснежки и семи гномов". Только Белоснежка здесь певичка Шугапусси О`Шу (Барбара Стэнуик), подружка гангстера Джо (Дана Эндрюс), прячущаяся от облавы в доме безумных гномов — Гуркакоффа, Магенбруха (узнается венско-берлинско-еврейский юмор сценариста и будущего автора "В джазе только девушки" Билли Уайльдера) и прочих светил науки, уже девять лет пишущих Новую всемирную энциклопедию. Дойдя до статьи "Сленг", филолог Поттс (Гари Купер) понял, что на том сленге, который знаком ему, уже лет десять никто не говорит, ну и отправился в кабаре окунаться в пучину великого и могучего американского языка. Само собой, не прошло и дня, как в его постели оказалась Шугапусси, в мусорной корзине — бутылки из-под коньяка. Ученые разучивали модные танцы под началом гостьи, консилиум из О`Шу, таксиста и мальчика--разносчика газет пополнял словарный запас Поттса, а гангстеры ломились в дверь, пытаясь спасти спятившую маруху из непонятного притона.

"Распутин и императрица"

(Rasputin and the Empress, 1932)

Феликс Юсупов, убийца Распутина, выведенный в фильме Ричарда Болеславского под именем князя Павла Чегодиева (Джон Бэрримор), судился со студией MGM и выиграл. Повод: в фильме Наташу (Дайана Уайнйард), жену Павла (то есть Ирину Юсупову), обесчестил безумный монах. А утонченный Феликс был изображен солдафоном, о чем иск умалчивал. Просто и глупо высмеять этот экскурс в русскую душу, кстати, во многом предваряющий и "Агонию" Элема Климова, и "Романовых" Глеба Панфилова. Но фильм безошибочно построен на контрасте между мещанским бытом Николая (Ральф Морган) и Александры (Этель Бэрримор) и фигурой Распутина (Лайонел Бэрримор), неподдельного прорицателя с повадками ярмарочного жулья: персонаж то ли фильма ужасов, случайно забежавший в чужой жанр, то ли мультика. Спасаясь от убийц, он преображается в какого-то православного ниндзя, чуть ли не взлетая под потолок. И уж совсем неожиданно и страшно после всего этого разгуляева смотрится очень неголливудский эпилог: строгая, предельно концентрированная сцена расстрела Романовых.

"Бостонский душитель"

(The Boston`s Strangler, 1968)

Первый фильм, в котором использован полиэкран, считавшийся последним воплем прогресса, и единственный, где этот эффект не раздражает. Проницательный знаток человеческого нутра Ричард Фляйшер использовал его для создания группового портрета секс-подполья Бостона, от телефонных хулиганов-похабников до респектабельных лесбиянок, доносящих в полицию на домовладельца-гея. Прокурор Боттомли (Генри Фонда) и инспектор Ди Наталь (Джордж Кеннеди) просеивают "подпольщиков" в поисках маньяка, в 1962-1964 годах изнасиловавшего и убившего 13 женщин, как правило, старых. Мозаика рутинной, безнадежной полицейской работы и редкая для 1960-х годов бытовая, неуклюжая, звериная жестокость убийцы придают "Душителю" почти документальный характер. Что не мешает фильму обернуться притчей о современном Джекиле-Хайде, водопроводчике Де Сильво (Тони Кертис), не помнившем о совершенных им убийствах. Отбывая пожизненный срок, Де Сильво еще и подал на создателей фильма в суд. Интересно, кем он был в тот момент: Джекилом или Хайдом?

"Призрак едет на Запад"

(The Ghost Goes West, 1935)

Поставленный в Англии фильм стал пропуском в Голливуд для Рене Клера: странный он был режиссер, с дефектом. Считаясь выдающимся комедиографом, он самой легкомысленной истории придавал тяжеловесность, назойливо объясняя, над чем смеяться,— этакий эффект неслышимого закадрового смеха, как в телевизоре. В "Призраке" смеяться надо прежде всего над янки Джо (Юджин Паллетфи), купившим у обедневшего шотландца Дональда Глаури (Роберт Донат) фамильный замок вкупе с 200-летним призраком Мердока (Донат), проклятого за трусость в борьбе с враждебным кланом Маклаген. Да, негритянский джаз в килтах очень смешон, но было бы лучше, если б Клер не заставлял Джо проявлять свою тупость еще на дюжину манер. Неразрешимая загадка о разнице между чертополохом и поцелуем, которую призрак-бабник задает в обмен на поцелуй уже 200 лет всем девицам, звучала бы смешнее, если бы не повторялась. В общем, стоит порадоваться за Мердока, который спас свою бессмертную душу, отвесив пощечину потомку Маклагенов, еще одному американскому дельцу, и тем самым подвел фильм к финалу.