Лучше было опубликовать "Лауру" в таком виде, чем не публиковать вовсе: воспринимайте роман как возможность сыграть в последнюю игру с Набоковым
Все, что свойственно остальным набоковским произведениям, — это ощущение неизбежного узнавания слова, радость, которую испытываешь от столкновения с писательской точностью, — все это присутствует и здесь, в "Лауре", пусть и несколько осколочно. В связи с посмертными вещами принято говорить, что это прощание, завещание писателя и прочие полагающиеся в таких случаях слова. Отличие, и, я бы даже сказал, мистическое провидение "Лауры" в том, что этот неоконченный роман рассказал о самом авторе больше, чем все предыдущие. Чудо гения также подтверждается и тем, что роман обладает собственной силой даже в разрозненном виде и сам, без чужой помощи умело подстраивается под действительность. Причем делает это с таким изяществом, что трудно предположить, что автор мог предвидеть все нынешние обстоятельства настолько точно.
Набоков относился, как известно, к тому типу людей, которые стремятся контролировать действительность. Эта его склонность общеизвестна, порой она доходила до абсурда. Недавно у нас по телевизору показывали старые интервью Набокова: вот он сидит в кадре, говорит, все как обычно, но при внимательном взгляде ты вдруг замечаешь, как он поминутно опускает глаза. Дело в том, что Набоков, отвечая на вопросы журналиста, читает свои ответы... по бумажке. Раньше это было не столь очевидно, а сегодня выглядит немного комичным.
Произведения его также носят на себе этот отпечаток — его стремления к контролю над действительностью. Он начал писать "Лауру" за два года до смерти, и в предчувствии смерти. Герой романа, пожилой врач, ставит над собой эксперимент — постепенно, одни за другим, в строгой очередности он "отключает" собственные жизненные органы. Это прямая метафора собственно набоковского подхода к жизни. Тут можно было бы даже задаться фантастическим вопросом: а не собирался ли Набоков таким образом довести этот эксперимент в режиме "реального времени" вплоть до самых последних минут жизни?.. "Лауру" ведь можно воспринимать в том числе и как попытку контролировать... процесс умирания, попросту говоря — смоделировать собственную смерть. Попытка эта, как мы видим, ему, правда, до конца все же не удалась.
Однако соединение последнего набоковского романа и нашей действительности дало еще одну неожиданную реакцию. Ведь эта вещь вышла совершенно современной. Наша жизнь сегодня сильно отличается от той, что была, скажем, 30 лет назад — именно своим тотально игровым характером. Все то, без чего нельзя сегодня представить жизнь человека — компьютеры, мобильники, другие электронные приспособления, все то, что называется словом "гаджеты", — есть не что иное, как замена игрушек, игрушки для взрослых. Эти игрушки в том числе призваны отвлекать на себя ту агрессию или апатию, которые свойственны человеку. Если раньше ребенка пытались с детства как можно скорее приучить к взрослению — при помощи одежды, игр и игрушек, которые напоминали взрослые вещи, — то теперь мир, напротив, стремится как можно дольше остаться ребенком, как можно дольше продлить эту игру.
В этом смысле то, как издан последний роман Набокова, полностью отвечает принципу "игры в жизнь". В качестве "чистого" объема роман составляет всего около 50 книжных страниц: однако в Америке его издали на 238 страницах — с факсимильным изображением всех 138 каталожных карточек, на которых писал Набоков. Карточки можно выдвигать и растасовывать в любом порядке — в той последовательности, в которой пожелает сам читатель. Таким образом, этот роман — также что-то вроде игры, затея вполне в духе времени. Своего рода это игрушка для интеллектуала.
Это оказалось ошеломляюще современно: с одной стороны, мы имеем действительно последнее произведение классика, на котором лежит отсвет всей набоковской серьезности подхода к делу, а с другой — это незавершенный автором эксперимент, открытый для каждого, и который каждый волен довести до конца самостоятельно. Подобная многовариантность книги — не первый случай в истории литературы. Если проводить параллели с русскими писателями, то, конечно, первым тут на память приходит Юрий Олеша, который и по манере письма был наиболее близок к набоковской: его дневники "Ни дня без строчки" были опубликованы также после смерти, причем в нескольких различных вариантах. Виктор Шкловский даже назвал это новым жанром. Тут можно припомнить и историю с последним детективным романом Чарльза Диккенса "Тайна Эдвина Друда", шесть глав которого написаны с большим мастерством, но так и остался неоконченным, и есть даже несколько вариантов книги, дописанных за него. Список этих произведений теперь пополнила и "Лаура" Набокова. Такие вещи всегда носят на себе характер загадки, и это придает им дополнительное очарование.
В интеллектуальных кругах Америки, надо сказать, еще с момента, когда было принято решение о публикации, развернулась дискуссия: в числе принципиальных противников публикации романа, например, выступал мой приятель, литературный обозреватель газеты The New York Observer Рон Розенбаум. Сын писателя, Дмитрий Набоков, кстати, благодарит его в своем предисловии к "Лауре" — за невольную популяризацию произведения. Никто, конечно, не относится к этой вещи как к самостоятельному и законченному произведению мастера. Однако большинство все же считает, что пускай уж это произведение выйдет в таком виде, чем не вышло бы ни в каком. Конечно, его будут всегда воспринимать в первую очередь как писательскую лабораторию, как возможность угадать неосуществленные замыслы мастера — и даже сыграть с ним, если можно так сказать, в последнюю игру. Не худшее развлечение для современного мира, если учитывать, какие развлечения у него в основном сегодня в ходу.