Наша соотечественница Елена Давыдова, а теперь уже и Харвуд, вышла замуж за англичанина и написала книжку, о том, как ей пришлось изменить себя и свои представления о мире, чтобы стать настоящей англичанкой*
АНГЛИЧАНЕ
После Москвы интересно попадать в Англию ранней весной. В Первопрестольной еще снег лежит, хоть градусник иногда и показывает выше нуля, а в Англии при той же самой температуре все уже зеленеет и даже порой выглядывает солнце. И вот приезжаешь в куртке, на улице ветер и вдруг видишь: идет себе англичанка в открытой летней кофтенке на одной бретельке, причем от холода вся покрыта мурашками (в буквальном переводе с английского — гусиными прыщиками), и нос у нее красный от холода. А неподалеку другой местный рассекает в шортах и футболке. А там глядишь, и ребенок в коляске сидит босой, в легчайшей кофточке, и сопли у него при этом из носа текут ручьем.
Я теперь англичан по этим признакам легко узнаю и в других странах — ну не признают они, что холодно, если светит солнце!
Интересно, как здесь подбирают ведущих телепередач. Все они — самых разных возрастов и цветов кожи. Иногда попадаются симпатичные, но по российским меркам даже они далеко не красавцы и не красавицы. При этом симпатяги вовсе не правило, а скорее исключение. Мне одна знакомая (тоже иностранка) так объяснила этот феномен: их подбирают таким образом, чтобы у обычного населения не развивались комплексы — мол, вокруг мало красивых лиц и фигур, так вот и в телевизоре тоже — вон какие страшные, а пробились же... У меня уже есть любимый персонаж — ведущая местных новостей (после основных по всей стране показывают новости местные). Это некрасивая пожилая морщинистая крашеная блондинка, с отросшими темными корнями волос, с очень редкими зубами и сильно шепелявящая. Обычно она вовсю кокетничает, рассказывая про небольшие транспортные происшествия.
Идем по тропе посреди чьего-то поля с изумительными видами на море и холмы напротив, и меня не покидает чувство, что здесь нас вообще-то быть не должно, это ведь частные владения. Я делюсь своими опасениями с Джеймсом, а он смеется и говорит, что в Англии есть такое понятие — public right of way. Значит это что-то вроде "официально разрешенная для всех тропа". То есть гулять по ней могут все, и неважно, что она проходит прямо под окнами чьего-то замка, по частному пшеничному или даже по гольфовому полю. Эти тропы существуют веками; многие с тех пор, когда еще не было железных дорог и автомобилей и добраться куда-либо можно было только пешком или на лошади. Их можно найти в специально публикуемых картах, и есть даже общества рэмблеров — "прогуливающихся", которые ходят по всем этим тропам и следят, чтобы они не зарастали. "Так что ничьих прав собственности мы не нарушаем и никто нас отсюда не может прогнать!" — авторитетно заявляет Джеймс.
Подъезжаем мы к дому друзей Джеймса, и я начинаю понимать, почему он давно порывался привезти меня сюда. Эти его друзья какое-то время назад купили старую недействующую мельницу на речке с большой территорией вокруг и сделали из этой мельницы дом — четырехуровневый, с огромным внутренним пространством, в которое вписывается старинное мельничное колесо. Речка теперь протекает прямо под домом, и над ней нависает терраса с отличными видами на сад и окрестные луга.
Мы идем смотреть дом, и Джин рассказывает, как трудно было пробить разрешение на то, чтобы сделать его именно таким. Дело в том, что нельзя просто так взять и переоборудовать какую-нибудь постройку во что-то еще с другим назначением. На это, как и на любое строительство, надо получать разрешение у комитета по планированию, а это довольно непросто. Вообще эти комитеты очень строго следят, чтобы соблюдалось архитектурное единообразие, и вы не можете, купив земельный участок, строить там какой вам вздумается дом. Не можете даже взять и перестроить на своей собственной земле старый сарай в гараж или бильярдную. Проект надо обязательно утвердить в таком комитете, а кроме того, нужно получить на него согласие соседей. На многих землях любое строительство вообще запрещено, и получить разрешение на постройку там дома практически невозможно. "Зато в Англии благодаря этому,— с гордостью говорит Джин,— на маленьком острове с большим населением так много красивых пейзажей совсем без человеческого жилья".
Я расспрашиваю Джин про жизнь в поместье, и она рассказывает, что, когда их часть реки забивается илом, ей приходится надевать специальные резиновые штаны до пояса, залезать в нее и этот ил вычищать. Когда надо покосить траву, она садится на небольшой трактор и косит. Трактор этот, кстати, постоянно ломается, так что она потихоньку овладевает и искусством его чинить. Еще она для души держит небольшой огородик, который сама пропалывает, унавоживает и поливает. При этом я знаю, что она легко может позволить себе нанять людей, которые все это могли бы делать вместо нее,— но не нанимает. И умудряется при всем этом еще готовить еду для себя, мужа, детей и частых гостей, много читать и два раза в неделю учиться изготавливать и обжигать керамику.
Еще у Стива и Джин в саду есть прекрасный пруд с лилиями. Периодически они его чистят и делают это так: выгребают со дна всякий ил, ветки и водоросли и оставляют на берегу на день-два. На мой вопрос, а почему бы не убрать все это с глаз долой сразу, они объяснили, что делать это ни в коем случае нельзя: всякая живая мелочь должна иметь возможность из этой дряни перебраться обратно в пруд.
Мы пошли погулять вдоль берегов Темзы. Я удивилась: река здесь совсем неширокая, и по ней плывут смешные узкие суденышки. Шириной они всего метра полтора, с палубой и крошечной каютой. Оказывается, это модный способ передвижения: в Англии много маленьких каналов, по которым обычные моторки и яхты не могут пройти, а на этих суденышках можно пробраться в очень живописные места, и многие англичане в свой отпуск любят на таких лодках попутешествовать. Тут же мы увидели интересную картину: такому суденышку в одном из канальчиков надо было пройти крошечный шлюз. Никакого обслуживающего персонала на нем не было (не говоря уж об охране), и все ограничивалось маленькой табличкой с перечнем того, что и в какой последовательности надо сделать, чтобы перебраться на другую его сторону. С лодки спрыгнула немолодая тетушка, спустила воду в шлюзе, открыла воротца, а ее муж на лодке в него вошел; она воротца закрыла, а потом открыла такие же с другой стороны — и их суденышко, поднявшись на нужный уровень, спокойно поплыло себе дальше. Все было проделано вручную, без суеты, как каких-нибудь 100-200 лет назад; и все сработало при этом как часы.
В Англии, если ты хозяин бизнеса и берешь кого-то на работу, потом очень непросто от него избавиться и стоить это может очень недешево. Поэтому в мелком бизнесе обычно работают сами владельцы и члены их семей. Если вам домой доставил уголь чумазый угольщик в грязном комбинезоне (сам привез его на грузовике, сам разгрузил и сам же дотащил его до вашей кладовки) — можете не сомневаться, что он же и владелец этого бизнеса, то есть и грузовик, и угольный склад, и небольшой офис принадлежат ему. И живет он, скорее всего, в доме, стоящем не менее полумиллиона фунтов, и наверняка имеет университетское образование, а летом, когда заказов на уголь мало, плавает на яхте или занимается виндсерфингом. Бизнес же этот просто достался ему по наследству. То же самое и в пабах: если видишь старикана, подметающего пол или моющего посуду,— процентов на девяносто это никакой не гастарбайтер, а сам владелец заведения. Сейчас, правда, все это меняется. С нашествием в Англию иммигрантов из Восточной Европы в пабах все чаще работают милые девчонки из Словении, Польши или Литвы. Но стариканы по-прежнему все те же английские.
СЕМЬЯ
Мы первым делом пошли в регистрационный офис (ЗАГС по-нашему). Нас приветствовала милая девушка, и, чтобы сразу снять все сомнения, я гордо предъявила ей свою новоиспеченную невестину визу. В ответ она дружелюбно объяснила, что виза визой, но официальная процедура обязывает ее, прежде чем принять у нас документы для женитьбы, выяснить, что мы с Джеймсом знакомы не первый день. И вот она стала задавать нам вопросы друг про дружку, и тот, о ком спрашивали, должен был сидеть и помалкивать. После "допроса" документы она все же приняла и сказала, что теперь нам будет нужно ждать разрешения на свадьбу от властей. При этом надо, чтобы регистрационный офис обнародовал наше намерение и дал достаточно времени тем, кто считает, что к этому браку есть какие-нибудь препятствия, о них сообщить. Я ехидно поинтересовалась, где же они собираются все это обнародовать (особенно учитывая, что я русская), но она серьезно объяснила, что возможны два варианта на наш выбор: повесить объявление в местной церкви или опубликовать его в здешней газете. Мы выбрали церковь — причем я уверена, что ни один из ее прихожан никогда в жизни не слышал ни о Джеймсе, ни обо мне.
Едем к знакомым Джеймса в гости на чай. По дороге он мне рассказывает, что какое-то время назад жена этого его друга серьезно заболела. На мой вопрос, что с ней приключилось, ответил — депрессия. И вот ее муж бросил высокооплачиваемую работу и полностью загубил свою карьеру, чтобы присматривать за ней и работать на дому. В гостях у них меня удивляет, что очень симпатичный и привлекательный Боб делает буквально все сам: подает чай, убирает посуду, развлекает гостей, а немолодая и довольно противная его супруга все время на него покрикивает, постоянно им недовольна и без конца на него жалуется. Мы с Джеймсом не знаем здесь ни одного случая, чтобы богатый здоровый муж бросил больную пожилую жену и женился бы на молодой. И наоборот, знаем много примеров, когда муж с женой выхаживают друг друга, терпят депрессии партнера и очень переживают, если долго болевший муж или жена умирает.
Еще меня впечатляет, что холостяки тут часто женятся на женщинах с двумя-тремя детьми и они в принятии решения о женитьбе совсем не помеха. Чаще всего в таких семьях потом заводят еще пару-тройку — уже совместных — детей. А вообще здесь довольно много семей с тремя-четырьмя-пятью детьми. И еще, на днях мне попалась интересная статистика: 65 процентов всех английских детей живут в семьях, где для них оба родителя — родные.
Мы пьем с нашими хозяевами чай и болтаем о том, как они познакомились друг с другом. Доходит разговор и до того, кто и как делал предложение, и вдруг выясняется, что Бобу сделала предложение его будущая жена! Мне это кажется довольно диким, а все смеются и рассказывают, что в Англии, как и везде, обычно предложение делают мужчины. Но раз в четыре года, в високосный год, 29 февраля руку и сердце мужчине может предложить дама и это не будет считаться дурным тоном.
После обеда мы с Джеймсом отправились в кино, и прямо посреди сеанса какой-то ребенок закатил там истерику. Он орал, а мамаша делала вид, что так и надо. Я была в бешенстве, наконец не выдержала и спрашиваю Джеймса раздраженно: "А почему бы ей просто не задать ему трепку?" Джеймс, который, думаю, в душе полностью разделял мое мнение, вынужден был огрызнуться: шлепать своих детей родителям здесь не разрешается. Если кто-нибудь это увидит, могут настучать в полицию и родителям придется платить штраф. Дети, кстати, тоже все об этом осведомлены и тоже могут туда настучать!
Свадьба назначена уже на следующий день, а до этого мы с Джеймсом еще должны пройти инструктаж в местном ЗАГСе. Там веселая тетушка объясняет, что и в какой последовательности будет происходить, какие слова придется говорить, когда можно будет фотографировать, где смогут расположиться гости, и дает нам возможность потренироваться в произнесении положенного текста. Проделав все, что от нас требовалось, мы с Джеймсом выходим на улицу, и он вдруг жалобно так говорит: "А может, все-таки купим тебе на завтра шляпу?" И тут только до меня доходит, как важно для англичанина, чтобы его невеста была на собственной свадьбе в шляпе!
Под конец переодевания я была в нарядной розовой шляпе, на ноге под свадебным платьем у меня была голубая подвязка, а в туфле — старинное серебряное пенни, одолженное у знакомой англичанки. А еще Виктория дала мне напрокат свои браслет и подвеску на шею. Все по английскому стишку про то, что должна иметь при себе невеста: something old, something new, something borrowed, something blue and a silver penny in the shoe.
ОБЩЕНИЕ
Вообще, при первой встрече (а, пожалуй, и при второй и третьей тоже) здесь не принято напрямую спрашивать, кто где работает, живет, имеет семью или нет. Это должна быть такая игра: надо задавать наводящие вопросы, а собеседник будет отвечать околичностями. Тогда это будет очень по-английски.
Англичанам трудно знакомиться и дружиться с другими людьми просто так, это неприлично. Поэтому, чтобы обзавестись знакомыми, они вступают во всякие клубы и ассоциации: любителей цветов, пеших прогулок, игры в шары, обсуждения книг, всевозможные спортивные клубы — их здесь больше, чем можно себе представить. Там люди вынуждены общаться, у них просто нет выбора, и тогда это в порядке вещей. После четвертой-пятой встречи в таком клубе они даже могут обменяться телефонами или пригласить друг дружку сходить вместе в паб. Одни наши приятели, переехав в новый район, сразу же стали членами нескольких клубов, просто чтобы завести новых знакомых. И мне, когда я сюда приехала, добрые души советовали сделать то же самое, пусть я и не интересуюсь конным спортом или полевыми цветами.
Джеймсу надо было что-то выяснить у нашего нового соседа. Вместо того чтобы просто пойти к нему, позвонить в дверь и обсудить свою маленькую проблему, он засел у окна и стал дожидаться, когда тот выйдет во двор постричь газон. Есть, как выяснилось, правило: один раз из немногих, когда можно просто так обратиться к незнакомому или малознакомому человеку без страшного нарушения этикета,— это когда он что-то там стрижет или копает в своем переднем дворике.
БЫТ
На следующее утро я проснулась от холода в доме. Нехотя вылезла из постели проверить датчик с регулятором температуры, который приметила на стене еще накануне. Так и есть: Джеймс поставил его на 12 °С! Я к этому моменту догадывалась, что англичане на обогреве квартир экономят и ставят термостаты на низкую, по нашим меркам, температуру, а на ночь снижают ее еще больше. Некоторые, правда, программируют их так, чтобы те включались и нагревали дом на несколько градусов минут эдак за двадцать до пробуждения хозяев или их прихода домой. У Джеймса же дома такой роскоши, к сожалению, нет... Я впоследствии как-то мягко намекнула ему, что у нас в России дома зимой всегда тепло. Он тогда страшно разволновался и заявил, что это абсолютнейшее варварство и недопустимая трата энергии. И я скромно умолчала, что в моей квартире в Москве зимой бывает так жарко, что иногда приходится на ночь открывать окошко...
Понимаю теперь, почему англичане утром прежде всего остального так любят выпить чашку чая: это просто чтобы изнутри согреться при кошмарном утреннем холоде в доме. А вообще, как мне потом стало ясно, для англичан "чашечка чаю" — это панацея от всех бед: если чувствуют себя неважно (независимо от вида болезни) или вдруг стало не о чем говорить, вы услышите: "Пойду заварю чаю". Никто из них, кстати, не представляет, что чай можно пить с вареньем.
Здесь же убедилась, что самый популярный — это обыкновенный черный, пахнущий, на мой вкус, сеном. Напихано его в порционный пакетик столько, что им можно заварить, по меньшей мере, с пяток нормальных чашек. Они же используют его всего для одной, и это объясняет, почему англичане почти всегда добавляют в него молоко.
Вот сидим мы, завтракаем, и тут Джеймс говорит, что мы забыли принести из кухни мармелад. Я иду и притаскиваю клубничный. Он поднимает бровь: "Да нет же! Мармелаа-ад!" "А это что, по-твоему?" — возмущаюсь я. Джеймс терпеливо говорит: "Это клубничный джем".— "А что же тогда, по-твоему, мармелад?" Тут он не выдерживает и взрывается: "Послушай, не прикидывайся, что ты не знаешь, что такое мармелад!" — "Давай объясняй! Вдруг не знаю". Он тогда, закатив глаза к потолку, начинает талдычить: "Мармелад — это варенье из апельсинов, или лимонов, или того и другого вместе. А клубничный или какой-то там еще джем к нему никакого отношения не имеет. И на завтрак я, как и все нормальные англичане, ем только мармелад. Клубничный же джем все нормальные люди едят с булочками со сливками на пятичасовой чай". Я продолжаю вредничать: "Так, понятно! А что еще англичане не едят на завтрак?" Он язвительно отвечает: "Мы не едим соленую рыбу с хлебом и маслом, не едим творог, не едим сыр".
Выходим наконец-то на улицу, и я замечаю, что в общем дворе нашего дома стоит каменная штука, напоминающая мне такие подставки для питьевой воды, которые раньше попадались в парках культуры и отдыха в России. При ближайшем рассмотрении оказалось, что никакая вода к этой штуковине не подведена, хоть и видно, что дождевая вода там иногда скапливается. Я гадаю-гадаю, зачем это: вроде бы никакой художественной ценности не представляет, практической тем более и не старинная штука, опять же. Потом сдаюсь и спрашиваю у Джеймса: "Ты, часом, не знаешь, для чего это?" Джеймс смотрит на меня как на дитя неразумное и насмешливо говорит: "Это же емкость для птиц, чтобы им дождевую воду было пить удобнее!"
Вечером мы с Джеймсом поехали в супермаркет за едой. Многое в англичанах становится понятным, если усвоить, что это нация, очень бережно относящаяся к природе: особо продвинутые в этом отношении покупают в супермаркетах исключительно нерасфасованные фрукты и овощи, а потом складывают покупки не в целлофановые пакеты, а в принесенные с собой специальные корзинки (тоже, кстати, экологичные, сделанные из соломы или прутиков). Все это, чтобы не выбрасывать потом всякие упаковки и целлофан и не загрязнять окружающую среду. Сегодня мы с Джеймсом с удивлением обнаружили, что эта конкретно сеть супермаркетов не так давно сделала целлофановые пакеты платными — цена, хоть и символическая, якобы частично окупает стоимость переработки этих самых пакетов, и народ, даже несознательный и не пользующийся плетеными корзинками, перестал набирать эти пакеты без счета. А еще в этом супермаркете стояли специальные контейнеры, в которые нужно засовывать использованный целлофан, и аккуратные англичане несли его из дома сюда, а не выбрасывали на помойку.