Гала балет
Гала-концерт "Памяти Бежара", анонсированный мебельным центром "Гранд" как творческий вечер мировой звезды Владимира Малахова и премьера Большого театра Дмитрия Гуданова, прошел без участия последнего. И это был не единственный недостаток гала, полагает ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Бенефициант Гуданов сказался больным, хотя еще накануне вполне благополучно танцевал на сцене Большого. Но с другой стороны, каким образом он вообще мог чтить память Мориса Бежара, если не имеет официального права танцевать его балеты? Обычный же репертуар солиста ГАБТа и особенности его исполнения известны слишком хорошо, чтобы можно было сетовать на отсутствие московского премьера. Правда, заменили господина Гуданова совсем уж нестатусными персонами, танцевавшими номера, к покойному Бежару не имеющими никакого отношения. И это опустило планку концерта ниже терпимой нормы.
Солисты петербургского Михайловского театра Анастасия Ломаченкова и Антон Плоом — крепкие работяги довольно прозаического облика — честно, не завалив ничего существенного, отработали два классических па-де-де. В жанровом "Привале кавалерии" они смотрелись более или менее уместно, в Классическом па-де-де на музыку Обера — так, будто швейцар и кухарка изображают своих светских хозяев, позаимствовав из гардеробной их усыпанные драгоценностями туалеты. Солисты Большого театра Нина Капцова и Андрей Меркурьев трепетно станцевали адажио из "Золотого века" Юрия Григоровича. Эта хореография, чередующая пионерские объятия героев с акробатическими поддержками-переворотами партнерши через спину партнера, выглядела так топорно и архаично, будто балетмейстер Бежар еще не родился. Впрочем, публика Театра оперетты балет Григоровича встретила теплее бежаровского — возможно, потому, что у отечественного классика балерину носят над головой на вытянутых руках, почти как в фигурном катании, а в хореографии француза ничего рекордно-физкультурного нет.
Балет "Serait-ce la mort?" ("Смерть ли это?") Морис Бежар поставил на музыку Рихарда Штрауса почти сорок лет назад и еще при жизни подарил Владимиру Малахову. В этой получасовой композиции, одной из самых образцово-классичных в творчестве хореографа-реформатора, герой вспоминает трех главных женщин своей жизни, каждую из которых в финалах трех адажио подменяет четвертая, самая загадочная и притягательная — Смерть. Господин Малахов — мировая звезда, а еще интендант Государственной оперы Берлина. Он танцует "Serait-ce la mort?" исполненный чувства собственного достоинства и трагической отрешенности — словно уже перешел за грань жизни. В таком контексте его недокрученные пируэты теряют всякое значение: они просто растворяются в неправдоподобной красоте линий 41-летнего танцовщика, в пластическом совершенстве его гибкого тела, в мельчайших жестах выразительных рук. Четыре балерины берлинской труппы ассистируют своему руководителю слишком чутко — не перетягивая внимания на себя и не пытаясь наделить персонажей индивидуальными чертами. От этого балет теряет многие смысловые нюансы: улетучивается разница между дуэтами — между юношеским поклонением женщине, безмятежностью разделенного чувства и последней любовной страстью. Да и Смерть в исполнении по-матерински нежной Беатрис Кноп лишена неодолимой притягательности, которую Бежар вкладывал в эту партию, заставляя прекрасную вампиршу нагло раздвинуть ноги в шпагате перед тем, как заключить героя в последнее объятие.
Собственно, после показанного в первом отделении "Serait-ce la mort?" можно было уходить с гала "Памяти Бежара" — и тема, и художественное значение вечера были исчерпаны. Но господин Малахов концерт спас: в самом финале он вместе с берлинской примой Полиной Семионовой одарил публику адажио из баланчинского балета "Бриллианты". И хотя оно тоже никоим образом не касалось Мориса Бежара, качество хореографии и по-царски роскошное ее исполнение отчасти примирило с затрапезной обыденностью второго отделения. А с другой стороны, озадачило вопросом: что же такое происходит с русскими артистами на Западе, что их оставшиеся на родине соотечественники выглядят рядом с ними так провинциально?