Премьера кино
В прокат вышла "Миннесота" Андрея Прошкина, снятая в редком жанре увлекательной, а не усыпляющей психологической драмы по сценарию Александра Миндадзе о двух братьях-хоккеистах. Картина эта совершенно не про спорт, и игра с клюшками и шайбой в данном случае — метафора, интересная даже такому равнодушному к хоккею зрителю, как ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Хоккей в "Миннесоте" на визуальном уровне дает возможность построить кадр таким образом, чтобы отразить главный психологический мотив — столкновения: с обстоятельствами, с окружающими, с собственной моралью. Первые несколько секунд камера рассматривает покрытый царапинами прозрачный бортик катка, пока в него изнутри не впечатывается прижатый соперником герой Антона Пампушного — младший из двух братьев, звезд провинциального "Дизеля". Младший по своему хоккейному амплуа "технарь", умеющий забивать, но только при поддержке расчищающего ему дорогу к воротам старшего брата (Сергей Горобченко). Как это часто естественным образом получается у Александра Миндадзе (и почему-то с большим скрипом выходит у драматургов более младшего поколения), профессиональные отношения и функции работают не только как повод нарядить героев в какую-нибудь форму, а как частный случай глобальной расстановки человеческих сил, микросрез общего мироустройства. В нем при всей его кажущейся сложности люди так или иначе делятся всего на две категории: как говорили в старых вестернах, о которых "Миннесота" напоминает серьезностью и прозрачностью отношений между мужчинами,— "у одних пистолет, другие копают яму".
В "Миннесоте" одни люди получают предложение уехать в НХЛ, а другие до упора пребывают в иллюзорной надежде, что на них это предложение распространяется автоматически, ведь "вместе два брата — сила, а по отдельности — ноль". В умении сценариста Миндадзе извлечь из такой этически опасной, провоцирующей героев на резкие душевные движения коллизии максимум драматизма сомневаться не приходится, а вот приятной неожиданностью в "Миннесоте" являются главные актерские работы. Антон Пампушный, дебютировавший в историческом комиксе "Александр. Невская битва", казалось, был обречен и в дальнейшем на аналогичные безжизненные портреты статуарных богатырей и миловидных иванушек типично славянской наружности. Но у Андрея Прошкина с Пампушного словно спадает декоративная кольчужка, и под ней обнаруживаются не опилки, которыми был набит Александр Невский, а живое человеческое существо, разрывающееся между любовью к брату и желанием самостоятельности. Сергей Горобченко, по характеру своей фильмографии в общем-то тоже не слишком ассоциирующийся с ролями сложного психологического рисунка, в "Миннесоте" демонстрирует весь темперамент, которого так не хватало его Мите Карамазову в сериале Юрия Мороза, плюс еще раздвоенность склонной к крайностям натуры — он одновременно и верит и не верит в замаячившую на горизонте мифическую Миннесоту, и опекает брата, и допекает его снисходительным отношением.
То, что у героя Сергея Горобченко, не способного ни в чем вовремя остановиться (в том числе и остановить выбор на одной из двух своих сожительниц), на его старой красной "Хонде" периодически западает педаль тормоза — очень простой драматургический прием вроде классического чеховского ружья на стене и вроде бы незатейливый штрих к психологическому портрету, но стилистически уместный в фильме, снятом в стремительном агрессивном темпоритме хоккейного матча, а точнее, безжалостной потасовки у бортика. Существенным компонентом в этом сносящем крышу энергетическом коктейле становится спортивная сексуальность миндадзевской метафоры, когда вожделенная Миннесота в разгоряченном воображении героев из названия штата трансформируется в имя таинственной незнакомки, а карьерные амбиции — чуть ли не в эротические фантазии. "Ты у меня одну бабу отнял, другую, но если третью — я точно не переживу. Миннесота — она ведь тоже баба",— говорит в минуту обостренной откровенности младшему брату старший, для которого вообще жизнь — женщина, и ее надо постоянно брать. С высоты этой своей ницшеанской витальности старшему брату легко дразнить "целкой" робеющего перед жизнью младшего — тот, почти уже собравшись отдаться одной особо настойчивой фанатке, в последний момент сохраняет невинность, тщательно затягивает шнурки на ботинках и убегает, приговаривая: "В Америке развяжу", тем самым иллюстрируя еще одно принципиальное разделение людей — на тех, которые берут, и на тех, которых берут.