Всенародное "Уф-ф-ф!" есть нормальная реакция на окончание полгода трясшего страну "триумфа демократии". Теперь важно поскорее понять, что "Уф-ф-ф!" было оплачено очень дорогой ценой и жизнь после победы легкой не будет.
Речь идет не о колоссальных денежных раздачах, осуществлявшихся перед выборами, и не менее впечатляющих обещаниях, отнесенных на период после 3 июля, — избирательная кампания всегда ведет себя в государственной казне, как колорадский жук на картошке. Можно смириться и с обстоятельством много худшим, чем финансовое буйство, — с тем, что в течение полугода все субъекты экономики вели себя подобно птичке Божией, "хлопотливо не свивая долговечного гнезда". Даже и после того, как 4 июля экономика обрела некоторую перспективу, полгода жизни в ожидании светопреставления еще долго будут икаться российскому хозяйству. Но и в том, и в другом случае хотя бы понятно, как расплачиваться за побитые горшки. Куда более сложная ситуация складывается в политической сфере. На повестке дня с вечера 3 июля стоит неотложный вопрос о политической дифференциации победителей, а тут — в отличие от дел чисто экономических — ни готовых рецептов, ни успешных прецедентов не наблюдается.
Ельцин победил благодаря призыву "Отечество в опасности!". Страх перед возвращением тоскливой утопии временно сплотил самые разнородные общественные силы. Зюгановский агитатор, артист Станислав Говорухин риторически спрашивал: "За кого будет голосовать все российское жулье?", и ему даже в голову не приходил убийственный для КПРФ смысл вопроса. Когда отпетое жулье ведет себя одинаково с добропорядочными гражданами, это означает, что явилась угроза такого калибра, что на время даже стерла различие между жуликом и честным человеком. Чума не разбирает добропорядочности своих жертв. Другое дело, что, когда зараза минет, это различие вновь становится в высшей степени существенным.
В ночь с 3 на 4-е советская зараза отступила, и тем самым исчезло основание для политики национального единства. Политический компромисс между общественностью, властью, предпринимателями и просто жуликами, бывший до 4 июля единственно спасительным, отныне лишен оправдания. До 4-го обвинения в предательстве, низкопоклонстве и утрате политического лица, произносившиеся по этому поводу "демократической оппозицией", были довольно низкопробной демагогией. При необоснованном продолжении компромисса вчерашняя демагогия может стать сегодняшней горькой правдой.
Важнейший первый шаг от психологии русского освободительного движения к политике ответственного либерализма российским обществом был сделан. Хватило совести и рассудка не повторять антиправительственное безумие 1916-17 годах — призывавший к повторению "новый президент" Явлинский остался при своих 7%. Столь высокий уровень ответственности русское общество демонстрирует первый раз в своей истории. Но именно поэтому его ждет новое испытание. Подставив власти (все несовершенство которой было вполне осознаваемо) свое плечо в тяжкий час, общество либо сумеет, дистанцировавшись от власти после победы, по праву честного союзника предъявить ей серьезные претензии и тем самым конституироваться в ответственную либеральную оппозицию — либо не сумеет.
Второй шаг не менее, но еще более труден. Нет исторического прецедента — в 1914 году общество мечтало сделать этот шаг после победы России над кайзером, но все случилось иначе. Велик соблазн, утратив самоидентификацию, раствориться в стане предвкушающих дележ добычи радостных победителей. Либеральная оппозиция будет изначально зажата между партией власти и партией маргиналов, и неизвестно, как удастся ей найти себя между давящими с двух сторон соблазном низкопоклонства и соблазном безответственности. Если же ей так и не удастся конституироваться в серьезную политическую силу, тогда возврат к ситуации 1994-95 годов — власть, подверженная ускоренному разложению, общество, подверженное усиленному беснованию, и коммунисты, крепнущие день ото дня, — представляется делом самого скорого будущего.
Проблемы СМИ и свободы мнений суть лишь частное отражение сказанной общей проблемы. Претензии знатных иностранцев, обличающих проельцинскую позицию СМИ, в переводе на русский язык означают благородное негодование в связи с тем, что дурная русская пресса почему-то не пожелала в угоду общеэстетическим или даже сугубо практическим (радио "Свобода") зарубежным запросам рыть себе и своей стране братскую могилу и картинно в ней подыхать, — известна традиционная готовность наших доблестных западных союзников героически воевать до последнего русского солдата. Реальная проблема не в так огорчающем Запад отсутствии у российских СМИ остро суицидальных настроений, а в том же, что и общества в целом, — отсутствии опыта, позволяющего точно выверять позицию в зависимости от степени опасности, угрожающей стране. Приговор российским СМИ можно будет вынести лишь ex post facto, когда станет ясно, сумели ли они, сделав переход от разносной критики к верной лояльности перед лицом общей угрозы, сделать второй, не менее важный переход — от верноподданства к конструктивной критике.
Если пресса и общество в самом деле сумеют в течение буквально нескольких дней стряхнуть хмель победы и приступить к настоятельно необходимой работе по окультуриванию победившей власти, тогда дифирамбы насчет "триумфа демократии" будут отчасти уместны. Если радостные мероприятия затянутся, вместо триумфа демократии можно будет в очередной раз получить песнь торжествующей свиньи.
МАКСИМ СОКОЛОВ