Некролог
В возрасте ста лет умер член Французской академии, академик Национальной академии США, кавалер орденов Почетного легиона, ордена Восходящего солнца (Япония), ордена Заслуг в науках (Бразилия), командор Национального ордена заслуг, ордена Академических пальм, ордена Искусств и литературы, ордена Короны (Бельгия) и ордена Южного Креста структурный антрополог Клод Леви-Строс.
Клод Леви-Строс получил титул "бессмертного" (члена Французской академии) в 1973 году, собственно, начиная с этого момента ему уже можно было писать некрологи, поскольку его земная жизнь некоторым образом завершилась. Когда в день столетия (28 ноября 2008 года) под него был полностью переделан Музей Бранли, куда он передал свою антропологическую коллекцию, то само знание, что он еще жив и бодр, вселяло некоторый священный трепет. Он, конечно, грандиозен. Из каких-то невозможных индейцев намбиквара, бороро и кадувео он создал духовное явление, соизмеримое с бессознательным Фрейда или потоком сознания Джойса.
Мы любили его как никого другого. Это даже странно. Он основатель структурной антропологии, но антропология для России никогда не играла роли главной гуманитарной дисциплины, мы и узнали-то о ней благодаря Леви-Стросу, а до того называли это этнографией. Что же касается структурализма, то по сравнению с нашими структуралистами — Лотманом, Ивановым, Топоровым — он отличался характерной французской невнятностью, неспособностью додумать до стройного состояния и нежеланием внятно изложить то, что хотел сказать. Структурализм в принципе ясный метод, его можно взять и применить, но его структурную антропологию оказалось невозможно приложить никуда, кроме как к его тропическим индейцам. Группа покойного Елизара Моисеевича Мелетинского, главного пропагандиста Леви-Строса в России, с большим энтузиазмом пыталась перевести принципы изучения мифа о разоренном орлином гнезде у индейцев к мифу о вороне у наших северных народов, но как-то ничего убедительного из этого не вышло.
Впрочем, он был подготовлен к нашей любви всей своей жизнью. В 1930-е — коммунист, во время войны бежал в Америку, где познакомился с Романом Якобсоном, тот и заразил его структурализмом, познакомил с работами Владимира Проппа о структуре волшебной сказки и князя Николая Трубецкого, потрясшего его стройностью своей системы бинарных оппозиций в фонологии. Леви-Строс расширил это безмерно — для него структура бинарных оппозиций стала не инструментом анализа, а законом мышления как явления природы. Роман Осипович был гений и переформатировал, видимо, всех, с кем встречался, но благодаря этому получилось, что Леви-Строс вырос из того же, из чего и Тартуская семиотическая школа, как его было не полюбить?
Этого хватает для нас, но не хватает для всемирной славы. Всемирность ему обеспечило созвучие совершенного им переворота в антропологии с современной ему европейской ситуацией. Главным объектом его исследования стал миф, и живущий массовыми мифами ХХ век не мог на это не откликнуться. Миф он полагал манифестацией бессознательного, а начиная с Фрейда бессознательное завороживало культурное сознание. В полном соответствии с принципами структурной лингвистики он объявил основным материалом исследования не диахронию — историческое изучение, а синхронический срез. Неважно, что откуда возникло, важно, что чему противостоит сегодня,— ХХ век с его антиисторизмом не мог этому не порадоваться. Наконец, он заявил, что бессознательное дикаря и бессознательное современного человека суть одинаковы и законы мышления у них одинаковы. Поколение 68-го года не могло это не оценить.
В сущности, его модель была пугающе простой. Он полагал, что бессознательное — это не сексуальные коды, как у Фрейда, а коды вообще, своего рода операционная система, действующая на основе бинарных оппозиций. То бишь там нет содержания, а только способы обработки любых содержаний — своего рода процессор. И этот процессор одинаков у всех Homo sapiens. Различие опытов определяет не бессознательное, а подсознательное — своего рода компьютерная "память". То есть дикарь и современный француз думают одинаково, только у одного в подсознании орлы, а у другого — биржа. Естественно, он был на стороне дикаря. Он прямо провозглашал, что чувствует себя посланником, проводником чистого мира индейцев среди сегодняшнего заблудшего и погрязшего в грехах мира,— сказывалась левая закваска. Я бы сказал, что при некоторой, и даже весьма заметной, модернизации в системе его взглядов как-то слишком заметно виден Жан-Жак Руссо с его естественным человеком, безгрешным как дитя или Адам и Ева в раю.
Понять, как такими идеями, проиллюстрированными к тому же изучением систем родства у намбиквара и кадувео, можно заворожить культурный мир, довольно трудно. Для этого нужно читать Леви-Строса. Он талантливый писатель. В некоторой импрессионистической недодуманности его исследований ощутим дух французского экзистенциализма, присутствие Сартра и Камю. В конце концов, главным оказывается миф не об орле, а о разоренном орлином гнезде, движение "От меда к пеплу" (как называется одна из его книг) — счастливый мифологический мир постоянно рушится. Миф, который вроде как должен через систему бинарных оппозиций снять противоречие жизни и смерти, занимается их возгонкой, нанизывает на это все новые и новые смыслы, пока не приводит к абсурду противопоставления сырого и вареного, которое ничего не решает и не объясняет. По сравнению с его предшественниками, с "волшебной сказкой" Проппа или "мифом о вечном возвращении" Джорджа Фрезера, он повествует о некоем вечном возвращении в никуда — это какой-то первобытный экзистенциализм. Плюс к этому его видение в пластическом плане явно определяется Пикассо и Браком, их зрением он выхватывает первобытные маски и устраивает какие-то пляски смерти в разъятом на части мире абсурда — именно на этом была построена экспозиция в честь его столетия в Музее Бранли.
Не знаю, может быть, дело в том, что он так долго прожил. В 60-70-е казалось, и это видно по текстам его русских последователей, что главное чудо Леви-Строса в том, что любую культуру можно вот так стройно и непротиворечиво разложить по полочкам бинарных оппозиций, написать систему уравнений и все сейчас станет понятным. Сегодня кажется, что дело не в этом. Дело в том, что, оказывается, и Камю, и Сартр, и Пикассо, и Фрейд, и миф, и Якобсон — все это прекрасно еще совместимо с "естественным человеком" Руссо и даже как бы еще из него следует. Он был внуком раввина из Версаля, он видел Первую мировую, во Вторую бежал от фашистов в Америку, и оказывается — он все еще жил в эпоху Просвещения. И даже все эти его ордена и академии — как-то это похоже на Гете с его министерским портфелем. Он как бы и герой 1968 года, но, с другой стороны, "его превосходительство Леви-Строс".
Вернее, он умер, а мы все еще живем в эпоху Просвещения, она еще не кончилась. Странно, правда?