Премьера кино
В День народного единства и согласия в прокат вышел фильм Павла Лунгина "Царь", посвященный конфликту самодержавия, воплощенного в фигуре Ивана Грозного (Петр Мамонов), и православия (митрополит Филипп — прощальная роль Олега Янковского), протекающему при полном молчании третьей составляющей известной триады: "народности". МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ тщетно пытался испытать во время просмотра хоть какие-нибудь эмоции.
Хорошая новость: к новому празднику фильм никакого отношения не имеет. Павел Лунгин госзаказа на прославление "симфонии" власти и церкви не выполнял. Просто и честно снял историческое кино о том, как в угаре опричнины параноик Иван IV возвел в митрополиты благородного и мудрого Филиппа. Когда же тот возвысил голос против террора, заточил его в монастырь, а потом умертвил. К спорам о судьбах России фильм не располагает, что хорошо: в спорах о прошлом всегда ощутимо психическое нездоровье. Режиссер избегает искуса осовременить средневековье. Разве что воеводы каются в измене, как подсудимые на московских процессах 1930-х годов: ради интересов, правда, не государства, а царя.
Разочаровывает другое. Со времен "Такси-блюза" (1990) у Павла Лунгина стойкая репутация "неоварвара". Это можно понимать как витальность, дефицит вкуса или работу на западную аудиторию, но его фильмы всегда гарантировали всплеск эмоций. В "Царе" за витальность отдувается шут Вассиан (Иван Охлобыстин), бьющийся в монотонной истерике. Государь истерику не выдержит и шута сожжет.
Конечно, и Олег Янковский, и Петр Мамонов как актеры на высоте: а как иначе. Но их эмоции тоже приглушены, сглажены. Даже когда узник Филипп обретает дар чудотворца, сбрасывает оковы и исцеляет слепого, который, судя по всему, просто давно не мыл глаза, это не вызывает оторопи: типа, бывает. Словно главу из учебника истории зачитали с экрана. В "Царе" нет дурного вкуса, он просто вкуса не имеет.
Возможно, проблема в том, что нельзя быть одновременно "немного Тарковским" и "немного Пазолини". "Андрей Рублев" вспоминается, когда Филипп обнаруживает знакомство с чертежами Леонардо, оказываясь единственным человеком Возрождения в темном царстве. А "120 дней Содома" — когда царица-садистка Мария Темрюковна (Рамиля Искандер) заливисто хохочет, глядя на публичные казни, Федька Басманов (Александр Ильин) с оскалом педофила гоняется за 10-летней Машей (Анастасия Донцова), а легко одетых боярских дочерей зачем-то впрягают в царскую повозку и хлещут кнутами.
Но хлещут тоже слегка, как игрушечной плеткой из секс-шопа. Казалось бы, в сценах мучительства Павел Лунгин и должен был бы подтвердить репутацию "неоварвара". Но ни пытка на дыбе, ни отсечение головы не ужасают. А сцены в застенках пробуждают лишь сочувствие к Малюте Скуратову (Юрий Кузнецов), которому не поспеть ни изменников попытать всласть, ни уследить за колченогим сыночком.
Малюте катастрофически не хватает подручных. Понятно, что Москва в середине 1560-х годов была по численности населения, как современный райцентр, но не до такой же степени. Массовки тоже не бывает немного, как в "Царе". Если не хватает статистов, можно снять психологическую дуэль Ивана с Филиппом, как дуэль Генриха II и архиепископа Бекета в знаменитой пьесе Жана Ануя. Иначе, как в "Царе", ни террору, ни разорительной Ливонской войне не хватает масштаба. И финальный вопрос Ивана, "где мой народ", звучит не трагически, как пушкинское безмолвие народа, а почти пародийно. Да вы же сами, батюшка, одного сожгли, одного обезглавили, еще двоих повесили, вот народ весь и вышел.
Одна лишь сюжетная линия напоминает о прежних фильмах Павла Лунгина, но стоит она всех остальных. Блаженная Маша бродит по лесам с иконой Богоматери. Присутствуя при рубке русских и поляков за стратегический мостик, спускает икону на воду, и та, что торпеда, обрушивает опору моста. Тут бы и уличить режиссера в кликушестве, вспомнить молитвы из фильма "Адмирал", отводящие от кораблей мины. Но Павел Лунгин остроумно и цинично выворачивает новый православный дискурс. Икона способна усмирять диких медведей. Но, когда Маша тычет ею в морду медведю, терзающему жертв Ивана, он икону надкусывает, а девочку буквально пришлепывает, как муху. Дескать, хватит в меня иконой тыкать, тут звери делом занимаются.