Россию, как и другие страны, не являющиеся членами Европейского союза, вступление в силу Лиссабонского договора интересует в первую очередь с точки зрения внешней политики. Пойдет ли ЕС по пути превращения в единый геополитический центр? Сможет ли он наконец-то предъявить миру общую линию в международных делах, включая безопасность и энергетику? Или, как полагают скептики, так и останется экономическим клубом с ограниченными полицейскими функциями, по-прежнему не способным предложить — или навязать — национальным столицам единые правила внешнеполитического поведения?
Сам по себе Лиссабонский договор на эти вопросы ответа не дает. Как и любой договор — это только инструмент. Создавая общую международную службу и меняя порядок взаимоотношений внутри брюссельской бюрократической машины, ЕС заявляет о том, как он отныне планирует решать поставленные задачи. В то же время определение того, что делать, как и раньше, остается в руках Европейского совета, то есть государств. Иногда они будут приходить к общему знаменателю, иногда — нет, и тогда национальный эгоизм будет брать верх.
Выработка политики ЕС по отношению к России сегодня находится под воздействием двух разнонаправленных векторов. С одной стороны, Брюсселю не хочется остаться в стороне от процесса перезагрузки. В него вовлечены уже не только США и НАТО, но даже ОБСЕ, в рамках которой запущен так называемый процесс Корфу — дискуссия о путях повышения эффективности организации. Крупнейшему экономическому партнеру России тоже хотелось бы преодолеть дипломатическую стагнацию.
С другой стороны, в силу большей практической вовлеченности в дела постсоветского региона ЕС сегодня обладает меньшей свободой маневра, чем кажется. Он связан дисциплиной ранее принятых решений. Посредничая на Кавказе, Брюссель не может с легкостью позабыть о том, что год назад квалифицировал признание независимости Абхазии и Южной Осетии как неприемлемые действия. После запуска инициативы по "Восточному партнерству" ЕС попросту обязан реагировать на хронически кризисное состояние российско-украинских отношений или на трения между Москвой и Минском.
Все это вроде бы заставляет ожидать продолжения неоднозначной, нерешительной и нескоординированной политики. Однако после Лиссабона важнейшее значение будет иметь личность человека, который займет должность верховного представителя по вопросам внешней политики и политики безопасности. С данными ему договором полномочиями "министр иностранных дел" Евросоюза будет не совсем обычным евробюрократом. И вполне возможно, что по мере овладения новым инструментом именно взгляды этого человека на то, каким должно быть соотношение прагматических интересов и фундаментальных ценностей во внешней политике ЕС, и определят практическое содержание этой политики.