На прошлой неделе в итальянском городке Сан-Джиминьяно со мной случилась история, которой лучше бы не было.
Этот крошечный городок по идее, заложенной в него теми, кто постарался сделать здесь туристический мегацентр, сохранился в том самом виде, в каком начал свое безбедное существование в ХII, что ли, веке. В нем только один музей, да и тот музей пыток. А все остальное живет естественной жизнью.
В этот музей я и пошел, потому что музей под открытым небом, которым является собственно Сан-Джиминьяно, был весь осмотрен мною в малейших подробностях безо всякого видимого напряжения в течение часа. Я буквально излазил все подворотни в этом городе.
Остался только этот музей. Я должен был зайти и сюда, потому что КПД моей деятельности в этом четырехдневном путешествии в Италию все еще казался мне невысоким. Дело в том, что я взял напрокат автомобиль и теперь все время помнил об этом и страдал. Мне казалось очень важным, чтобы он не стоял без дела ни минуты, потому что за него были уплачены большие, по моим представлениям, деньги. Машина должна была постоянно ездить, а куда же тут, кажется, ездить, если мы уже приехали во Флоренцию. Тут уже надо было выходить из "мерседеса" и забывать про него на оставшиеся три дня.
Но я не мог забыть. Приехав из Милана и наскоро попив кофе во Флоренции, мы опять сели в машину и поехали. Деньги должны работать, стучало у меня в голове. Парма, Болонья, Сиена... Деньги работали. Машина тоже. И я — просто на износ. Нельзя было позволить им решить, что они ударно заработали на мне. Я сам должен был заработать на них — на тех, кто по такой цене дал мне эту машину в аэропорту Милана, не краснея.
Поэтому я и излазил все эти подворотни в Сан-Джиминьяно. И остался музей пыток. Конечно, вся эта поездка была уже пыткой, так что посещение музея должно было стать ее апофеозом. Вообще-то и стало.
Это, конечно, было подземелье. И, конечно, полутьма. Я сначала увидел кресло в шипах. Шипы на подлокотниках, на подставке для ног, на спинке, на сиденье, разумеется. Прилагался рисунок, на котором корчилась жертва.
Гильотину я видел в первый раз. Надеюсь, в последний.
Пояс верности для девушек, в чьей преданности есть сомнения, меня по-человечески заинтересовал. Надежная вещь. И для некоторых девушек этот железный пояс с замком на талии — и правда ведь пытка. Не потому, что режет, а потому, что полностью справляется со своей функцией. Я даже подумал, что на выходе из музея, наверное, должен быть какой-то сувенирный магазин, где такой можно будет приобрести, хотя бы из пластмассы. И ключ будет у меня в кармане. Не дай Бог, потеряется... А не надо меня злить, вот и не потеряется...
Шведская стенка, к которой привязывали и растягивали одновременно вверх и вниз...
Я шел все дальше и дальше, заинтригованный. Роторасширитель, или "железный кляп". Такая длинная железная трубка с ошейником, которая засовывалась в горло человеку, а ошейник закручивался болтом на затылке. С таким кляпом во рту казнили Джордано Бруно. Рисунок прилагался.
Тут почему-то коридор оборвался и совсем стемнело. Я толкнулся в одну стену, в другую, засмеялся одной только мысли о том, что могу здесь застрять... А идти-то было больше некуда. Я опять засмеялся, теперь со смыслом. Никто не отозвался, конечно, потому что никаких посетителей в это обеденное время здесь не было. Я подумал, что и музей-то закрылся на обед. Потом закроется на ужин, а потом на ночь... Все эти мысли уже серьезно приходили мне в голову. И более уж чем серьезно. И куда уже серьезней.
Я старался не смотреть по сторонам. Но экспонаты сами выпирали из стен. Вилка еретика... На шею надевался кожаный ремень, между подбородком и грудиной вставлялся длинный обоюдоострый железный шип. Одно движение головой — и протыкалась либо шея, либо, соответственно, грудина.
Я ткнулся еще в две комнаты. Из одной нашел вход в третью. Я уже ничего не видел и двигался на ощупь. Где-то я, видимо, проскочил выход и не понимал, как вернуться. Я что-то задевал. Обо что-то спотыкался... Я попал в какие-то складские помещения. Меня обуял полноценный ужас. Я успел подумать о том, что машина все-таки сполна отработала свое,— прежде чем нащупал деревянную дверь и щеколду на ней.
Я чуть не оторвал эту щеколду, открыл дверь, вырвался вдруг на свежий воздух... Там был яркий день, светило солнце, я был в каком-то садике... Я испытал приступ бесконечного блаженства — и тут я увидел две трехметровые виселицы. Они стояли прямо передо мной, одна за другой, на расстоянии пары метров.
Это было продолжение экспозиции.