Пятый театральный фестиваль "Сезон Станиславского" по обыкновению перемешивает в афише последние московские премьеры и гастрольные спектакли: так афиша выглядит больше и солиднее. Если вычесть первые — а их, последние работы Камы Гинкаса, Сергея Женовача и Марка Захарова, можно увидеть и без всяких фестивалей,— то останется семь спектаклей. Два из них петербургские: "Человек=человек" Александринского театра в постановке Юрия Бутусова (по пьесе Брехта, обычно переводимой на русский как "Что тот солдат, что этот") и "Я скучаю по тебе" — скромный дуэт по произведениям Александра Володина, фактически моноспектакль очень талантливой актрисы Розы Хайруллиной, с недавних пор ставшей членом труппы московского театра под руководством Олега Табакова.
Из пяти зарубежных гостей больше других ждут, конечно, Эймунтаса Някрошюса с его пятичасовым "Идиотом" — первым спектаклем великого литовского режиссера, поставленным по произведениям Достоевского. Что бы ни привез господин Някрошюс, к нему будет приковано внимание зрителей и критиков. На иранский спектакль "Метаболик" вряд ли будет лом, и, как ни рекламируй его, событием фестиваля он все равно не станет. Поэтому обратим ваше внимание на другие спектакли.
Если что и объединяет их, то полное несоответствие канонам традиционно понимаемой системы Станиславского — в этом смысле фестиваль имени основоположника пытается отчаянно (и с пока неясными целями и перспективами) перехватить инициативу у других фестивалей, занимающихся новым театром, и представить творчество режиссеров, считающихся экспериментаторами. Самый актуальный из них — бельгиец Ян Лауэрс, который покажет в Москве странновато-занудное мультижанровое действо под названием "Комната Изабеллы". А самый из них заслуженный — американский мастер Ли Бруер. Он привозит на фестиваль весьма экстравагантную версию "Кукольного дома" Ибсена. Все мужские роли в этом спектакле играют актеры-карлики, то есть, прошу прощения, актеры альтернативного роста. Не вышедшие ростом персонажи ведут себя как настоящие мачо: разговаривают с женщинами пренебрежительно, отрывисто и сурово, словом, как настоящие хозяева этой жизни. Играя реальными масштабами людей, Ли Бруер визуализирует вопиющую нелепость маскулинного мира.
Рассказывать об американском "Кукольном доме" и рассматривать его фотографии много интереснее, чем смотреть его: после того как оригинальная концепция проясняется, становится, по правде говоря, скучновато. Но высидеть до конца есть ради чего: в конце спектакля сцена оказывается окружена этажами маленьких красных театральных лож, в которых видны куклы. Сама же главная героиня — Нора в клубах дыма появляется в реальной театральной ложе, лысая и в телесного цвета комбинезоне. В общем, заканчивается "Кукольный дом" довольно-таки беспощадно по отношению к феминисткам: если и может женщина избавиться от роли куклы, то только окончательно потеряв человеческий облик.
Гендерные проблемы на первый взгляд затронуты и в "Чайке" таллинского театра "Фон Крал", поставленной известным финским режиссером Кристианом Смедсом (его спектакли уже несколько раз приезжали на фестиваль NET). Сорин в его спектакле стал женщиной, ее играет знаменитая эстонская актриса оперетты Хельги Сало, а Аркадина — мужчиной в женском платье. В этой роли зрители увидят некогда любимого у нас эстонского артиста Лембита Ульфсака. Играет господин Ульфсак, надо сказать, отлично: умно и смешно, суховато и изящно, без карикатурной, комической женственности. Худой, коротко стриженный седой мужчина без грима и в женской одежде не столько исполняет роль Аркадиной, сколько воплощает весьма существенную для пьесы "Чайка" тему — тему борьбы за первенство в искусстве. Так что дело тут не в смене полов, а в неожиданном преломлении чеховских мотивов.
Во всех режиссерских решениях, как крупных, так и мелких, интересно распознавать какие-то дополнительные смыслы. В том, что работник Яков носит фирменную майку знаменитого берлинского театра "Фольксбюне",— знак открытости всем ветрам мирового театра. В том, что диалог Аркадиной и Сориной ведется задушевно, при свечах, да к тому же на русском языке,— поклон русской психологической традиции истолкования Чехова, а заодно воспоминание о советском театре, в котором начинали играть ведущие сегодня этот диалог актеры. Кристиан Смедс обладает одним очень важным для современного режиссера свойством: обстоятельства реальной жизни и предлагаемые обстоятельства драматургии он умеет на сцене перемешивать и примирять между собой.
Расписание см. здесь