"Во внимание к отсталости России"

На днях вице-премьер Сергей Иванов заявил, что поддержка отечественных машиностроителей "не может и не будет продолжаться вечно". Однако обозреватель "Власти" Евгений Жирнов отыскал доклад 1868 года, где приводятся оценки российской промышленности и мер по ее поддержке, звучащие на удивление свежо.

Попробуйте хотя бы в общих чертах вспомнить главные события российской истории за последние нескольких веков, и вы, несомненно, согласитесь с тем, что минимум два-три раза за столетие путь, по которому шла держава, признавался в корне неверным, и стране предлагалось начать жизнь с чистого листа, по новым правилам. Так происходило и в XX веке, когда сначала глубоко порочной оказалась буржуазно-помещичья власть, затем подавлялись левацкие и ультрареволюционные тенденции в руководстве страны, а несколько десятилетий спустя один за другим развенчивались сталинизм, хрущевский волюнтаризм и брежневский застой. Пока, наконец, сама коммунистическая идеология не была признана ложной.

Веком ранее либерализм времен Александра I сменился тотальной дисциплиной Николая I, а царствование Александра II с освобождением крестьян из крепостной зависимости произвело подлинный переворот в русской жизни и привело к крушению ее старинных устоев. Столь же регулярная смена образа жизни и правления происходила и в XVIII веке, когда вслед за эпохой лихорадочных петровских реформ наступил застой на несколько десятилетий, сменившийся попытками Екатерины II навести в Российской империи немецкий порядок.

Подобные перемены естественны и полезны. Ведь каждой из них предшествовали либо массовые антиправительственные выступления, либо крупные военные поражения, либо серьезные экономические провалы и кризисы. К примеру, смещению Хрущева предшествовал многолетний тяжелый экономический кризис, из которого он не смог вывести страну. Однако люди, приходящие к власти на волне перемен, чаще всего оказываются мало знакомы с тем, как разрешались проблемы в прежние времена, и с усердием новообращенных начинают раз за разом наступать на грабли, уже опробовавшие на прочность лбы их предшественников.

Это касалось не только первых лиц государства. Абсолютно та же картина наблюдалась в любом министерстве, департаменте или управлении. Например, в Министерстве финансов России в начале 1862 года произошла смена власти, и кресло министра вместо даровитого, но престарелого и поэтому сочтенного недостаточно активным реформатором Александра Максимовича Княжевича занял молодой, но опытный финансист Михаил Христофорович Рейтерн. Из всех начинаний предшественника он оставил нетронутым только недавно организованный Государственный банк, который сам император счел весьма полезным, и Комиссию для пересмотра системы податей и сборов, долгой и сложной работе которой по реформированию налоговой системы не было видно конца.

Однако, отбросив опыт предшественника, Рейтерн начал совершать ошибку за ошибкой. К числу главных относилась попытка восстановить размен бумажных купюр на монеты из драгметаллов. Для обеспечения этой меры в Англии был получен кредит на астрономическую для того времени сумму — 150 млн руб. А вся операция в 1863 году провалилась, поскольку деловые люди знали будущие условия обмена и скупили по дешевке ассигнации. К моменту, когда обмен был прекращен, казна потеряла 40 млн руб. А бумажный рубль, который хотел укрепить Рейтерн, еще более обесценился.

Не меньше ошибок совершал министр финансов и в деле развития российской промышленности. Некоторые отрасли, предприятия и мануфактуры получали ничем не обоснованные поблажки, в то время как другие были поставлены в столь тяжелые условия, что оказались в безвыходном финансовом положении. И вот в 1868 году бывший директор канцелярии Министерства финансов при Княжевиче и приближенный отставленного министра Юлий Андреевич Гагемейстер подготовил доклад о состоянии русской промышленности и мерах по ее укреплению.

Конечно, можно было предположить, что Гагемейстер писал доклад, имея в виду вернуться на командные высоты, которые ему пришлось покинуть вслед за Княжевичем. Но к тому времени ему было уже за шестьдесят, и потому вряд ли он писал, думая о высокой должности. А кроме того, он обоснованно считался видным отечественным экономистом, и не только потому, что имел признанные русским обществом труды, но и благодаря глубоким знаниям действительного положения отечественной экономики, накопленным за те годы, когда через его руки проходили все мало-мальски важные финансовые документы страны.

"Народ не может пренебрегать издельными промыслами"

Самым важным условием укрепления России Юлий Гагемейстер считал всемерное развитие перерабатывающей, или издельной, как он ее называл, промышленности, которое позволило бы свободить страну от статуса сырьевого придатка развитых стран.

"Издельная промышленность,— доказывал он,— есть одно из самых могущественных средств для образования народа. Она требует для успеха своего большого напряжения умственных сил, пособия науки и, в противность земледелию, разъединяющему людей, она скучивает их, созидая города, которые служат необходимыми проводниками просвещения. Наконец, капиталы, обусловливающие всякий успех на поприще вещественного развития, составляются преимущественно посредством фабрик и торговли. Поэтому чисто земледельческое государство не может не быть бедным и малоразвитым; даже сельское хозяйство оживает лишь в прикосновении с фабриками и мануфактурами, перерабатывающими его сырые произведения, открывая им постоянный сбыт. Чем ближе потребитель к производителю, тем вернее оплачивается труд земледельца, тем более избегается напрасный расход на перевозку его сырых, малоценных произведений. Наконец, влияние покупателя-фабриканта на производителей первобытного материала всегда действует плодотворно в смысле усовершенствования сего последнего и приспособления его к потребностям издельной промышленности. От превращения на самом месте производства сырых продуктов земледелия в окончательный их вид возвращается также земле немало питательных веществ, которые при отпуске в дальний путь товаров в необработанном виде пропали бы даром".

При этом Гагемейстер предлагал не сокращать, а совершенствовать сырьевую отрасль:

"По этим причинам, как и опытом доказано, земледелие совершенствуется всюду лишь совместно с успехами издельных промыслов. Одновременно с ними распространяется в народ и образование. Процветание промышленности представляется одновременно как плодом общей цивилизации и гражданственности, так и необходимым условием их развития. Оттого народ, стремящийся вперед на пути просвещения, не может пренебрегать издельными промыслами как вернейшим средством для своего образования; он должен их водворять у себя, поощрять их и охранять всеми зависящими от него способами. Эта истина неоспорима; но приложение ее к действительности возбуждало во всех государствах много самых сложных и трудных к разрешению вопросов. Их щекотливость сделалась тем осязательнее, чем более от усовершенствования способов сообщения все обитатели земного шара слились будто бы в одну семью с одинаковыми вкусами и потребностями и чем чаще народы стали разменивать между собою свои произведения. Но не все государства находятся в одинаковых условиях, естественных, политических и хозяйственных, а потому понятно, что при свободном состязании их произведений одни будут иметь постоянное преимущество перед другими".

Гагемейстер доказывал, что не всегда успехи промышленности достигаются в странах, богатых природными ресурсами и рабочей силой:

"Английским фабрикантам рабочая сила обходится вдесятеро дороже, чем китайцам. Заменяя ее силою механическою, они, несмотря на то, производят дешевле китайцев. Швейцария, поставленная природою в условия, крайне неблагоприятные для фабричного дела, заменяет свои естественные недостатки трудолюбием и бережливостью жителей и незначительностью налогов, взимаемых на государственные расходы. Благодаря этим обстоятельствам промышленность водворилась и процветает в Швейцарии без всякой правительственной охраны".

Однако, подходя к вопросу о причинах отставания русской промышленности, Гагемейстер категорически настаивал на том, что предприятиям не должно оказываться никакой финансовой помощи из казны, поскольку это лишь увеличивает государственный долг, не приводя к положительным результатам. Основным средством развития любых производств Гагемейстер считал торговлю. Причем, если внутреннюю торговлю он во многих своих трудах требовал освободить от любых препятствий и оков, то внешнюю предлагал использовать в качестве средства стимулирования развития русской промышленности и защиты ее от внешних врагов.

Естественно, речь шла о таможенных пошлинах на ввозимые товары. Но Гагемейстер предупреждал, что вводить огромные пошлины бессмысленно и бесполезно:

"Одним из самых верных указаний для определения предельной цифры охранительных пошлин следует признать контрабанду, т. е. ту точку, за которою охранение границы от вторжения контрабандного торга становится невозможным или, по крайней мере, убыточным для казны и когда количество тайно водворяемого товара становится довольно значительным, чтобы останавливать правильную торговлю, чем прекращается охранительное действие тарифа. Наши таможенные чины утверждают, что пошлина на мануфактурные товары, превышающая 30-35% с цены их, на границе России с Пруссией становится недействительною перед усилиями контрабанды. Следовательно, этот размер пошлины должен быть признан предельным".

"Не менее важно приостановление пьянства"

Конечно, Гагемейстер как бывший правительственный чиновник не мог отказаться от лозунга "Защищать русскую промышленность с помощью пошлин":

"Тарифом 1822 года, изданным с целью создания в России издельной промышленности, произведения иностранных фабрик и мануфактур были или запрещены к привозу, или обложены чрезмерно высокими пошлинами. Тариф этот оставался неизменным почти в продолжении 30 лет. Под сенью его действительно развились многие отрасли промышленности. Когда правительство убедилось, что многие из них достаточно окрепли до того, что могли выдержать до некоторой степени чужое соперничество, то приступлено было с 1850 года к постепенному понижению охранительных пошлин. Но во внимание к отсталости России вообще таможенное покровительство было сохранено и последним изданным в 1857 году тарифом в размерах, превышающих общепринятый во всех других европейских государствах. С того времени прошло 11 лет".

Однако как ученый-экономист Гагемейстер объективно оценивал результаты многолетнего применения запретительных и охранительных пошлин:

"Многие отрасли промышленности ознаменовали себя значительными успехами, но хозяйственное положение их не изменилось. Обстоятельства, за 11 лет лежавшие тяжелым гнетом на производительности в России, не устранены. Та же дороговизна горючего материала, тот же недостаток капитала, та же праздность рабочего народа, повсеместный недостаток путей сообщения, замедляющий не только обращение товаров, но и капиталов. Многое даже изменилось к худшему. Цена топливу растет. Капиталы стали разборчивее прежнего; число праздников увеличивается, а пьянство и разгул народа предела не знают. Наконец, железные дороги не успели еще выказать благотворное свое влияние на промышленность".

К этому Гагемейстер добавлял и нелюбовь русских финансистов к вложению средств в долгосрочные и не самые прибыльные предприятия. А также разного рода катастрофы и катаклизмы, регулярно обрушивавшиеся на российскую экономику. То произошла массовая гибель шелковичных червей в южных губерниях, поставившая на грань разорения всю шелковую промышленность. То случился резкий скачок цен на хлопок, который в России еще не выращивали, и теперь на грани банкротства оказалась хлопчатобумажная отрасль, чьи проблемы еще более возросли после появления затруднений в торговле с северным Китаем — единственным зарубежным потребителем русских ситцев.

Все расходы на поддержание российской промышленности в работоспособном состоянии, как и прежде, должен был нести потребитель, оплачивающий товары, облагаемые высокой таможенной пошлиной. Естественно, состоятельная публика начала от этого уставать, что, в общем-то, не было ни для кого секретом.

"Пока настоящее невыгодное положение издельной промышленности,— писал Гагемейстер,— не будет изменено, нельзя от нее требовать соревнования с произведениями заграничных промыслов. Поэтому публика, которая уже 45 лет выносит бремя высоких охранительных пошлин и не предвидит конца им, естественно, тревожится и желает дать себе ясный отчет в причинах, замедляющих развитие у нас промышленности. Она в праве ожидать неотлагательного принятия действительных мер для устранения препятствий, мешающих более успешному ходу отечественной промышленности".

И Гагемейстер предлагал ряд неотложных мер:

"Первым затруднением является географическое положение той местности, в которой сосредоточена у нас большая часть фабрик и мануфактур. По густому населению и по дешевизне в продолжительные зимы рабочих рук страна эта благоприятствует развитие ручного труда, но преимущество это ослабевает по мере того, как ручная сила по всем почти издельным производствам стала заменяться механическою, и ныне невыгоды этой местности, ясно обнаруживаясь, берут решительный перевес. По суровому климату на севере России расходы на устройство фабричных зданий и на их отопление значительнее, чем в странах более теплых. По краткости зимних дней и освещение становится у нас дороже, независимо от большей дороговизны в России осветительных материалов. Леса в центральной России вырублены, и по недостатку иного топлива паровая сила обходится крайне дорого. Обстоятельство это отчасти может измениться доставлением в Москву каменного угля из новооткрытых копей Тульской губернии, а еще более постепенным перенесением фабрик наших на места, богатые горючим материалом, т. е. в Тульскую и Екатеринославскую губернии... Таможенное покровительство не должно считаться вечным, и что правительство не только не обязано, но даже не в праве беспредельно охранять высокими пошлинами за счет потребителей те отрасли промышленности, которые работают под гнетом неустранимых естественных препятствий".

Следующей проблемой экономист считал качество промышленных рабочих и обилие церковных и прочих праздников:

"Поденная плата в фабричных наших округах чрезвычайно низка, и это единственное преимущество, которым фабричное дело у нас может похвалиться. Оно отражается преимущественно на производстве предметов домашнего крестьянского промысла; в деле же фабричном оно уничтожается тем обстоятельством, что рабочих дней считается в России только 240 вместо 300, полагаемых, например, в Германии; что, сверх праздников, пропадает много времени от пьянства; притом работа часто производится небрежно и без надлежащего знания дела, потому что большая часть фабричных переходит постоянно от одного рода занятия к другому, не совершенствуясь ни в одном. Частные лица вполне немощны противодействовать вредному влиянию таких порядков, и пока они мерами правительства не будут изменены, фабриканты в праве требовать охраны таможенного тарифа. Для устранения части этих неудобств следовало бы сперва приступить к сокращению числа праздников. К сожалению, несмотря на неоднократные жалобы, заявленные с многих сторон, число праздничных дней постоянно возрастает, и по недостатку органа, считающего себя обязанным заступиться за интересы промышленности, никто не противится такому злу, которого вредные последствия начинаются со школьной скамьи и отражаются на всех классах общества, приучаемого систематически к праздности".

Борьбе с пьянством Гагемейстер уделял особое внимание:

"Не менее важно приостановление пьянства, угрожающего растлением нравов рабочего класса. Оно теперь уже пустило столь глубокие корни, что остановить его будет весьма трудно. Уменьшение пьянства может, кажется, быть достигнуто лишь значительным возвышением продажной цены вина, сокращением числа питейных домов и взысканием за всякий совершенный в нетрезвом виде проступок и всякое нарушение общественного благочиния".

При этом он сожалел об отмене в стране телесных наказаний:

"Нельзя не заметить, что отмена телесных наказаний, которая со временем, вероятно, содействует смягчению нравов народа, покамест едва ли не обратилась в совершенную безнаказанность, вызвавшую небывалую дотоле распущенность и частые преступления".

"Тогда составится средний немногочисленный класс"

Но среди главных проблем России Гагемейстер выделял две, очень тесно связанные,— отсутствие среднего класса и накопленного им капитала. А первопричиной этого зла он считал отсутствие у крестьян частной собственности на землю:

"Крестьянская реформа, от которой можно было ожидать большой пользы и для фабричного дела, не создала еще класса людей, посвящающих себя исключительно одной какой-либо отрасли промышленности и потому основательно изучающих свое дело. Вместе с тем реформа эта еще и не успела распространить в сельском сословии вообще той степени благосостояния, которое в классе землевладельцев открывало бы нашим фабрикам более обширный сбыт своих произведений. Одною из главных причин этого явления нельзя не признать общинного владения и круговой поруки, положенных в основание крестьянского устава и чрез оный внесенных в жизнь и той части населения, т. е. бывших владельческих поселян, которой они до того были неизвестны. Учреждения эти, умерщвляя в поселянах всякую самодеятельность, всякое побуждение к труду, осуждают миллионное население на одинаковое нищенство. Эта одинаковость, равенство и всеобщность нищеты делают общинное владение и круговую поруку кумирами ложных ревнителей народного благосостояния. Но ревнители эти сами не принадлежат к обществам, испытывающим на себе благодеяния узаконенной безличности, действующей вреднее на народ, чем даже крепостное состояние, а потому возгласы их заслуживают мало доверия".

Гагенмейстер призывал сделать крестьян собственниками, превратить их в фермеров, образцовый средний класс:

"Живительная сила крестьянской реформы только тогда вполне обнаружится, когда установится в сельском сословии личная собственность; когда, вместо общинного, явится участковое владение отдельных фермеров; когда от класса хозяев отделятся батраки, которые посвятят себя работе или земледельческой, или ремесленной и фабричной. Тогда только произойдет то разделение труда, которое обусловливает всякий промышленный и хозяйственный успех. Тогда составится средний немногочисленный класс мелких землевладельцев, достаточно зажиточных, чтобы не питаться одним хлебом и квасом и покрывать наготу свою овчинами. В сословии этом фабриканты наши найдут себе лучших покупщиков своих изделий и, благодаря им, будут считать своих потребителей не только сотнями тысяч, как ныне, но миллионами. В этом лишь сословии, обеспеченном в удовлетворении житейских нужд, может развиться стремление к просвещению, нынешнему нашему нищенствующему народу не до науки. К обществу пьяных и голодающих наших крестьян не прививается и самоуправление, дарованное им столь щедрою рукою; но оно сделается возможным, когда из общей грубой массы земледельцев отделятся личности хозяев-собственников довольно развитых и зажиточных, чтобы посвятить себя с пользою и охотою общественным делам. Вот в каком смысле остается еще довершить великое дело крестьянской реформы. До тех пор промышленность останется у нас в настоящих невыгодных условиях как относительно приискания себе способных работников и мастеров, так равно и сбыта своих изделий".

Только средний класс, по мнению Гагемейстера, мог накапливать средства, которые потом подняли бы всю экономику:

"Во Франции, по примерным исчислениям, ежегодные сбережения народа простираются до одного миллиарда франков, а в Великобритании на сумму вдвое высшую. Если бы народные сбережения в России равнялись сбережениям Франции, то они в течение последних десяти лет составили бы 2,500 миллионов рублей. Тогда не было бы надобности заключать правительственные займы за границею".

А до тех пор, сетовал Гагемейстер, капиталы концентрируются в руках одних и тех же людей — торговцев и промышленников, которые если и вкладывают их, то лишь в собственные предприятия. А вся остальная промышленность продолжает прозябать в условиях финансового голода. Собственно, как и все последние годы в современной России.

Возникает вопрос о том, что же, собственно, изменилось с 1868 года. Среднего класса, класса мелких собственников, как не было, так и нет. Его ищут, его вроде бы культивируют, но при первых же признаках ухудшения экономической ситуации от него остается тончайшая прослойка между богатыми и нищими гражданами страны. Квалификация рабочих, как и тогда, оставляет желать много лучшего. Впрочем, как и их трезвость. Пьянство и алкоголизм пытались победить много раз — и всегда с одинаковым результатом. Топливо, как и 140 лет назад, в добывающей его России стоит дорого, коммуникации остаются все в том же плачевном состоянии, основой экспорта по-прежнему является сырье, а "издельная" промышленность существует главным образом благодаря вечной государственной поддержке.

Возможно, проблема в том, что после каждой крупной неудачи и очередной смены курса страны новые люди во власти начинают делать проверенные временем ошибки. А может быть, это и есть тот самый особый путь России — постоянно идти по пути прогресса, оставаясь на одном и том же месте?