Выставка современное искусство
На фабрике "Красный Октябрь" в рамках 3-й Московской биеннале показывают выставку "Русское бедное", один из самых ярких кураторских проектов последних лет. О бедном, старом и больном — ВАЛЕНТИН Ъ-ДЬЯКОНОВ.
Когда Марат Гельман в сентябре 2008 года открыл музей современного искусства в Перми выставкой "Русское бедное", он сразу убил одним выстрелом нескольких зайцев. На локальном уровне он как бы раскурил с местными жителями трубку мира, показав им, что не будет расхаживать по провинции богатым москвичом и слепить глаза столичным блеском. На уровне российского арт-мира в целом Гельман, во-первых, показал, что всерьез занимается Пермью и не собирается везти туда что-то вторичное, а во-вторых, сделал проект, который можно назвать практически безупречным с точки зрения концепции и исполнения. Не говоря о том, что уже в октябре выставка выглядела предсказанием: разразился кризис, и название приобрело общественный объем и звучание.
Московская реинкарнация проекта выглядит не так, как оригинал. Организаторы позаботились о том, чтобы в столице увидели побольше свежих или сделанных специально к выставке вещей. Так, например, в пространство "Бедного" целиком переехала последняя выставка Александра Бродского в галерее Марата и Юлии Гельман. С другой стороны, сохранилась изначальная атмосфера умиления и опрощения — именно такой эмоциональный фон доминирует на выставке.
Формально она выстроена очень четко. В центре внимания — благородные фактуры с привкусом натуральности: дерево (Николай Полисский, Петр Белый), крашеное дерево (Юрий Шабельников, Ольга и Александр Флоренские), железо (те же Флоренские, объекты из коллекции Владимира Архипова), ржавое железо (Дмитрий Гутов, Хаим Сокол). В тот же ряд идеально вписываются пеньковая веревка в инсталляции Витаса Стасюнаса "Причины и следствия" и наждачная бумага в работах Антона Литвина.
Такие материалы предполагают определенный круг ассоциаций. Ржавчина — след течения времени, метафора прошлого, и в этом отношении центральной работой выставки становится инсталляция соц-артиста Леонида Сокова "Кованое время". Это железная балка, установленная горизонтально на подиуме длиной метра четыре. Вокруг нее в кучках песка расставлены маленькие макетики, представляющие историю архитектуры от Стоунхенджа до Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Чем дальше в глубь веков, тем более ржавой оказывается балка, зато в своем современном отрезке она слепит глаза металлическим блеском. "Бедное" оказывается к тому же еще и подчеркнуто архаичным, что хорошо видно по деревянным скульптурам Сергея Горшкова, инсталляциям Ольги и Александра Флоренских, имитациям классики от Сергея Шеховцова и Валерия Кошлякова, сакральным хлебам Анатолия Осмоловского и так далее. Независимо на этом фоне смотрятся объекты петербуржца Петра Белого, принадлежащие к интернациональному стилю абстрактной скульптуры в духе Брюса Наумана и Ричарда Серра. Тут "бедное" только в материале, а по смыслу вещи Белого вполне вписываются в ряд международной монументалки, популярной у коллекционеров и продвинутых мэров европейских городов.
Претензий к "Русскому бедному" в пермском варианте было несколько, и все они сохраняют свою силу и в Москве. Гельман сравнивает круг художников разных поколений с движением arte povera, следствием бедности и политического пессимизма Италии после войны (поэтому для иностранных зрителей проект называется "Russian povera"). Но если у arte povera есть четкое место в истории искусства, то "Русское бедное" скорее выглядит как перманентное, навязчивое состояние, в котором нет хронологической логики. Деревянная щеколда, сделанная Александром Косолаповым в начале 1970-х, выглядит не менее и не более современной, чем "Комнатные растения" из арматуры и цемента от Анны Желудь. Это, наверное, правильно, но тогда возникает вопрос о границах выставки. Их просто нет: в экспозицию как влитые вошли бы и инсталляции Ильи Кабакова, и барачная лирика от Оскара Рабина, и даже контррельефы Татлина (там тоже много дерева и железа).
"Русское бедное" идет в ногу с русской цивилизацией и прекрасно сочетается с устаревшими станками на заводах, аппаратурой государственных поликлиник, да что уж там — с уровнем жизни. Поэтому чуткий к местной специфике куратор главного проекта Московской биеннале Жан-Юбер Мартен взял на выставку в "Гараже" и Бродского, и Кошлякова, и Гутова. Осталось только объявить "бедное" официальным искусством кризисной России.