Вокруг Биологического музея имени Тимирязева действуют Московское общество любителей камней, клуб любителей комнатных растений "Биофитум", клуб любителей кактусов и общество любителей орхидей, клуб фитодизайнеров "Вторая жизнь цветов", юношеский геолого-палеонтологический клуб "Романтик", детский палеонтологический кружок, центральное общество любителей геснериевых, подростковая экологическая студия, изостудия и станция юннатов. То есть это серьезная институция, всерьез встроенная в московскую жизнь, этим решительно отличающаяся от других малых музеев Москвы. С чем, вероятно, и связан невероятный образ этого музея.
Я вошел в него через временную выставку любителей геснериевых, которые на поверку оказались премиленькими пестренькими цветочками. Следующий зал был посвящен маловысокоморальным послевоенным опытам профессоров В. П. Демихова и А. Г. Лапчинского. Одной собачке добрые доктора пересадили голову другой собачки, после чего это нечто о двух головах прожило еще больше недели, а потом-таки сдохло. Еще одной собачке они пересадили почку из того места, где та росла, на шею, а мочеточник вывели в мензурку, и собачка так жила еще шесть лет. Выражение морды ее чучела полно недоумения по поводу случившегося. Мензурки там прирезали к разным органам, и они висят на чучелах в самых неожиданных местах. Непосредственно за этим залом находится превосходнейшая экспозиция грибов, а дальше — более общее "развитие жизни на Земле" в целом. На переходе один гриб удачно вырос под бивнем мамонта. В разных местах этого музея обнаруживались восхитительная выставка рыб, плавающих в красивых шарах, напоминающих елочные игрушки, невероятно качественно сделанная выставка бумаги, от папирусов до современной, выставка про Винни-Пуха как героя и медведя. Честно сказать, пройдя залов десять, я полностью отчаялся понять какую-либо логику в следовании экспозиций и вообще как-то ответить на вопрос, как бы это все могло получиться. То есть, конечно, Винни-Пух в каком-то смысле медведь, но как-то мне никогда не приходило в голову встраивать его в теорию Чарльза Дарвина. А тут из зала Винни-Пуха попадаешь как раз к Дарвину.
А дарвиновский зал, надо сказать, замечательный. Входишь, и напротив тебя такой как бы триптих с тремя диорамами — морское побережье с птицами, средняя полоса и пустыня с верблюдами. В центре портрет Чарльза Дарвина, слева, над морем, цитата из Энгельса про Дарвина, а над пустыней — ленинская. Это уникальный алтарь дарвинизма, который надо сохранить во чтобы то ни стало — такого не увидишь нигде в мире. Он находится в самом центре экспозиции, и думаю, именно от него изначально развивалась существующая экспозиция.
Развивалась она своеобразно. После августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года директор музея академик Борис Завадовский, выступивший против Тимофея Лысенко, был снят со всех постов, заболел и умер (ему было 56 лет). Экспозицию музея начали переделывать под руководством главного борца против буржуазной лженауки генетики Исаака Израилевича Презента, заново открыли музей только в 1954 году. В истории отечественной биологии Исаак Израилевич заслужил репутацию пламенного подонка, и вероятно, поделом, но ведь страшно интересно узнать, как выглядел его, так сказать, личный храм дарвинизма. Храма целиком не осталось — но пока еще существует алтарь.
Интересно, что прямо позади этого алтаря находится зал, рассказывающий как раз о генетике, и само соседство изумительно. Дело в том, что там выставлены чучела поколений бабочек, мышек, зайчиков, и эти ряды демонстрируют механизмы наследования доминантных и недоминантных генов. Мышки выстроены в ряды, напоминающие строчки, а сбоку от них располагаются генетические расшифровки в виде записей "AaBb, AABB, Aabb" и т. д. Филолог тут легко определяет структуру стиха с четырехстрочной строфой, парной рифмой и свободным чередованием мужских и женских рифм, и тот факт, что мышки рифмуются как строки типа "Там ступа с Бабою-ягой // Идет, бредет сама собой", кажется какой-то многообещающей тайной. Вместе же композиция, где спереди явлен алтарь дарвинизма, а в заалтарном пространстве тайные адепты считают генетические рифмы у мышек, выглядит совершенно как советское литературоведение, где на парадном фасаде строили теорию соцреализма, а втайне эстеты-формалисты изучали морфологию стиха.
Так или иначе, эти два великих учения — дарвинизм и генетика составляют некий логический центр музея, и прелесть в том, что здесь они выглядят как центр, от которого сбежала периферия. Сбежала и зажила какой-то своей жизнью, довольно вообще-то с точки зрения этой науки странной. В одном чудесном рассказе Татьяны Толстой биолог-ученый пытается подрабатывать статьями в журнале для детей. Он пишет статью про волка, и процесс писания выглядит у него так:
"Волк. Канис люпус. Пищевой рацион.
Пищевой рацион волка разнообразен.
Волк имеет разнообразный пищевой рацион: грызуны, домашний скот.
Разнообразен пищевой рацион серого: тут тебе и грызуны, и домашний скот.
До чего же разнообразен пищевой рацион волчка--серого бочка: тут тебе и заиньки, и кудрявые овечки..."
Честно сказать, экспозиция про Винни-Пуха как героя и медведя произвела на меня именно впечатление попытки рассказать сказку дедушкой — доктором биологических наук. "Мишка очень любит мед — почему, кто поймет? Ученые-зоологи уже давно это поняли. Пищеварительная система медведя во многом напоминает человеческую, организм его нуждается в углеводах. Мед — это продукт, создаваемый пчелами тоже в результате пищеварения, при котором цветочный нектар подвергается ферментации с испарением излишков воды. Сложные сахара (сахароза) изменяются, превращаясь в простые — глюкозу и фруктозу. Медведю их переварить гораздо легче, о чем и сигнализируют ему его вкусовые рецепторы. Именно поэтому Винни так любит мед".
В детстве при попытках сообщить мне что-то такое я просто отключался, но с другой стороны, нельзя же равнять всех на себя. Моя мама вообще, наблюдая мои первые столкновения со школьной программой, сочла меня умственно отсталым и даже собиралась вести к врачу. Вероятно, у других детей этот процесс проходит как-то не так, и вместе с занятными историями про Пятачка они как-то усваивают и про ферменты. Но интересно, что это вообще нужно делать.
Этот музей — история про существование знания в сегодняшней России. Он был устроен как храм, и экскурсии по нему были как службы. А потом все это отменилось, и люди перестали слушать про науку просто так. Потребовались занимательность, зайчики и кудрявые овечки. Был храм, а стал клуб. Поразительная система залов отвечает именно клубному устройству — дело не в том, что из грибов следуют собаки или, наоборот, грибы как-то следуют из собак, нет ни того ни другого, просто в этом зале у них собираются грибники, а в этом — вивисекторы, точно так же, как в одном зале клуба собираются любители сигар, а в другом — поклонники буддизма. На место биологии как систематическому учению пришла система обществ любителей природы, и каждый любит свою часть.
Как целое это кажется абсурдом, но именно этот абсурд делает музей эффективной культурной институцией. Если мысленно сравнить его с академическими музеями, где есть научная систематика, но нет ни одного посетителя, понимаешь, что за этим странным нагромождением самых разных логик, приемов и затей как раз и есть правда: он соответствует обществу, которое больше не внимает авторитетам, но живет как хочет.
Я вообще-то либерал и демократ, я это все очень поддерживаю. Пусть растут все цветы, пусть подростки-палеонтологи тусуются с фанатами кактусов, только так и может возникнуть гражданское общество. Но меня терзают смутные сомнения. Интересно, а как все же в этом обществе может развиваться именно авторитет — ну, скажем, наука? Периферия сбежала от центра и весело роится по интересам, но вот в центре-то что происходит? Там остались некоторые окаменелости времени Презента и генетики 1960-х — а с тех пор все остановилось. Доктора наук нужны, чтобы рассказывать сказки внукам. Забавная у нас страна. Тут были великие ученые, великие шарлатаны, сначала шарлатаны победили ученых, потом наоборот, а потом? А потом остались любители аквариумных рыбок.
Улица М. Грузинская, 15, 8 499 252 3681