Нас с Машей и Ваней пригласили на автомобильный праздник. Праздник был для детей и для взрослых. Вот-вот должен был открыться автомобильный музей с раритетами и гоночными болидами «Формулы-1».
Но пока он не открылся, я был вместе с детьми. Для них имелись тут машинки их роста и, увы, по-моему, возраста. Маша и Ваня обрадовались, когда увидели, что детям дают покататься на этих машинках. Но кроме них детей, которые заинтересовались машинками не меньше Вани с Машей, было раз в тридцать больше, чем машинок.
Стоять в такой очереди часа полтора, чтобы прокатиться минуты три-четыре, не было смысла, хотя он им, по-моему, и не нужен был, и они готовы были стоять, эти доверчивые, тихие девочка и мальчик, взявшиеся за руки, неловко переминающиеся с ноги на ногу в нетерпении дети, у которых возле их квартиры на лестничной площадке стоят две точно такие же, только почти новые машинки, уже полгода не интересующие их примерно с такой силой, с какой они хотят хоть на мгновение оказаться за рулем этих старых развалин с уже почти разряженными аккумуляторами.
Я все-таки выдернул их из этой бессмысленной очереди, мне стало отчаянно жалко их безоговорочной готовности к самопожертвованию под в общем-то палящим сентябрьским солнцем.
Они попросили воды. Рядом стояли автоматы с газировкой — с такой, какую я пил в детстве. Только здесь ее наливали не за одну копейку с газом и за три копейки с сиропом, а бесплатно. Правда, и здесь была очередь, но не такая большая. Мы встроились в нее, но тут выяснилось, что она не движется, потому что закончились пластиковые стаканчики.
Я увидел, что на прилавке одного из лотков, который торговал квасом, стоят такие стаканчики, подошел к тетеньке, которая возвышалась над прилавком, и попросил пару стаканчиков. Она возмутилась:
— Все подходят и просят, ну надо же! А я во что квас наливать буду?!
Я купил два стаканчика с квасом, предложил выпить Маше и Ване, но квас из пластиковых бутылок показался им отвратительным, так что пришлось его выпить мне из пластиковых стаканчиков, хотя мне он тоже показался отвратительным.
Но все-таки у нас появились два пустых стаканчика. Можно было даже, наверное, подойти без очереди.
Но тут, конечно, в автомате закончилась газировка. Последний стакан налила себе до краев такая же умненькая, как и я, девочка лет шести.
Можно было, конечно, уже уйти отсюда. Вся суббота еще лежала у наших ног. Все-таки, как известно, суббота для человека, а не человек для субботы, как пока у нас получалось.
Но тут Маша увидела, что рядом в разгаре конкурс рисунков.
— Папа, смотри,— сказала она,— там рисуют тату для машин.
И правда, дети за маленькими столиками с фломастерами и карандашами под навесом, в тени, занимались аэрографией, то есть раскрашивали автомобили во все цвета радуги.
Маша увидела под навесом один освободившийся столик, и уже через мгновение она сидела за ним и самозабвенно рисовала.
Я подошел к ней. Рисунок мне понравился. Я даже узнал нашу машину. Теперь на двери ее была роскошная красная стрела. Маша подняла руку. Подошла девушка и очень удивилась:
— Как тебя зовут?.. Маша? Что же ты нарисовала? Мы же даем шаблоны. Их только раскрасить надо. Ты вообще откуда взялась?
— Я — оттуда,— показала Маша.
— А очередь-то — оттуда,— с упреком сказала девушка.— Ну что с вами делать?
Она с раздражением смотрела и на меня.
— Что делать? — переспросил я.— Извиниться. Дать подарок, потому что я видел: вы даете на выходе. Еще раз извиниться.
Она извинилась и дала подарок: маленькую беленькую резиновую машинку. Маша обрадовалась.
Но я-то видел, что ее рисунок так и остался лежать на столе — в отличие от тех, что сдавали другие дети: их раскрашенные картинки складывались в папочки и даже фотографировались.
Я окончательно решил уходить отсюда, хотя мне очень хотелось дождаться открытия музея (правда, я предполагал, что будет очередь).
Но тут Ваня увидел еще один конкурс. На земле была растянута многометровая клеенка, на которой виднелись очертания каких-то предметов, узоров, машин... Маша с Ваней сразу прилипли к этой клеенке. Надо ли говорить, что сюда была очередь, а они ее не заметили. Правда, к нам тут отнеслись более снисходительно и разрешили раскрасить два кусочка клеенки.
Каждый из них трудился над своим узором не меньше 40 минут. Я им уже несколько раз сказал, что надо просто встать и прекратить, потому что закончить все равно не удастся. Но они не слушали меня, раскрашивали и раскрашивали... Потом Маша снизошла до объяснений:
— Папа, если мы до конца не раскрасим, подарок не дадут.
Дети были опытными бойцами за подарки, им можно было верить.
В какой-то момент Ваня оторвался от своего рисунка и сказал:
— Папа, мне очень жарко.
А он был в свитере, под которым ничего не было, кроме его загоревшего под французским солнцем мужественного тела.
— Можно, я сниму? — взмолился он.
Я разрешил, хотя это смотрелось дико: ребенок в середине сентября распластался полуголый на клеенке и раскрашивает. Но во-первых, было и правда жарко, а во-вторых, они и так уже натерпелись в этот день, а я хотел, чтобы они были счастливы, хоть и понимал, что сегодня это у них уже не получится.
Ваня разделся. Ему стало очень хорошо.
Через минуту сорвал с себя рубашку еще один мальчик. К нему бросился его отец.
— Если одному можно, то думаешь, и тебе можно?! Тебе нельзя! — крикнул он.— Потому что я твой отец, а не он! — кивнул на меня его отец.
По-моему, зря он это сказал. Мальчик посмотрел на меня... с сыновней, в общем, любовью.
Когда Маша и Ваня наконец закончили, я понял, что подарки придется выбивать силой. Их уже не было нигде в зоне прямой видимости, конечно. И я выбил, если коротко.
Мы пошли перекусить где-нибудь за пределами этого праздника. Мы очень проголодались. Я вспомнил, что тут рядом есть ресторан "Фреско", через несколько минут мы уже сидели на его веранде.
— Не расстраивайтесь,— сказал я им.— Закажите что хотите.
— Ты же знаешь, папа: два мохито. Можно безалкогольных,— сказала Маша.— А почему ты говоришь: не расстраивайтесь?
— А вам что, все понравилось? — переспросил я с имеющимся у меня сарказмом.
— Здорово было,— сказал Ваня.— Особенно когда ты в их пакете рылся, машины искал.
— Мне очень понравилось,— сказала Маша.— Особенно когда ты квасом давился.
Я был потрясен этим безрассудным детским оптимизмом. Мне для счастья все-таки больше надо.
— Только еще вернемся, на машинках покатаемся,— сказала Маша.— Там уже никого, наверное, нет.
После обеда мы вернулись. Никого не было. Аккумуляторы машинок были заряжены.
Победителей не судят.