Концерты классика
На Новой сцене Большого театра проходит "Большой фестиваль" Российского национального оркестра, не так давно поменявшего свой статус единственного частного оркестра России на положение одного из государственных симфонических коллективов. В первые два вечера художественный руководитель оркестра Михаил Плетнев исполнял Пятую и Шестую симфонии Чайковского, а также "Волшебную флейту" Моцарта (в концертном формате). Новому для московских афиш фестивалю не смог не порадоваться СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Пятая и в особенности Шестая симфонии Чайковского в исполнении РНО оказались во многом сюрпризом. Кажется, известно было, чего стоит ждать от позднего Чайковского при сочетании шахматного ума дирижера и шахматной же стройности его оркестра: мрачноватой сдержанности, стреноживающей плакатную эмоциональность, трактовки интровертированной и холодноватой. Отчасти все это присутствовало и в этот раз, но интриговало другое. Дирижер, приглушая лирическую надсадность и далеко обходя любую паточность, добился того, что трагизм у него получился совсем особой пробы: не головной, не книжный, а вроде бы и не навязывающийся, но даже по самому обычному человеческому рассуждению совершенно пронзительный.
Впрочем, "Волшебная флейта" оказалась событием не менее неожиданным — причем на контрастный лад, благодаря сколь угодно умудренному, но какому-то неожиданно открытому добродушию. Ради концертных обстоятельств исполнение оперы ограничили ариями, ансамблями и несколькими аккомпанированными речитативами — то есть вырезали всю "прозу" разговорных диалогов. Конечно, сохранись вся прописанная в либретто многословная немецкая речь, концерт бы чудовищно разбух. Но некоторых моментов жаль. Жаль возвышенной беседы Тамино со жрецом-увещевателем, непривычно, что, скажем, перед второй арией Царицы ночи не раздается ее гневный окрик "Kein Wort!" ("Ни слова!").
Симона Кермес, певшая Царицу, могла бы при случае крикнуть так, что мало бы не показалось, впрочем, мало и так не показалось публике, любящей немецкую эксцентрик-сопрано до такой степени, что дальше будет только "ты не пой, ты ходи, ходи". Стоило ей выйти на сцену, как аплодисменты заглушили вступление к ее арии и возобновились, опять поверх оркестра, когда еще не умолкла последняя взятая ею нота (на лице Михаила Плетнева, очевидно, изобразилось нечто такое, на что концертмейстер виолончелей Александр Готгельф только растерянно развел руками). Справедливости ради скажем, что ее барочный (в первоначальном значении чего-то неправильного, редкого и удивительного) голос-стеклорез действительно хорош для Царицы ночи, но вот интонацию на высокоскоростных колоратурных поворотах заносило, и довольно неприятно.
Известный немецкий баритон Штефан Генц, певший Папагено, тоже не первый раз в Москве — он несколько лет назад выступал вместе со своим братом-тенором Кристофом Генцем на "Декабрьских вечерах". Его легкий проворный голос казался на сцене Большого до странного камерным что по объему, что по характеру, хотя это едва ли смущало певца, державшегося в сравнении с остальными участниками события, пожалуй, наиболее раскованно. Для тенора Тильмана Лихди принц Тамино тоже известная назубок партия, что и чувствовалось в том, с какой чистотой и с какой приятной выделкой звука запальчивый немецкий соловушка выпевал свои сладкие фразы, изредка греша разве что против отчетливой дикции. Зарастро спел молодой английский бас Тим Мерфин, при слабости "могильных" низов бравший красотой тембра и спокойным отсутствием апломба.
Вообще, даже если перебираться на уровень второстепенных персонажей, то при пестрой конкретике их работ все-таки заметна внятная мотивированность подбора солистов. Вячеслав Войнаровский в партии Моностатоса не только голосом, но и всем корпулентным телом с грехом пополам пропел-промимировал нечто опереточное, но тут такая партия и такая роль, что и это на месте. Папагена в прелестном исполнении юной Анастасии Белуковой, которой в отсутствие диалогов оставалось только спеть дуэт про своих с Папагено па-па-пагенят, совершенно не тушевалась и вообще заставила подумать о моцартовских перспективах певицы. Трех мальчиков с умильной уверенностью ювелирно спели три девочки из детского хора Большого театра (с мальчиками ювелирность была бы, очевидно, делом более рискованным), да и "летучий отряд" Трех дам тоже запомнился - к нашим Юлии Корпачевой и Алине Шакировой присоединилась латвийская примадонна Инга Кална, которую также можно будет услышать сегодня на фестивале РНО, а позже — в концертном исполнении моцартовского "Идоменея". Но более всех удивила певшая Памину англичанка Люси Кроу. Поначалу казалось, что здесь просто очередное пришедшееся кстати лирическое сопрано, приятное, умное, деликатное, но как бы ничего потрясающего; однако свою арию "Ach ich fuhls" из второго акта артистка ни с того ни с сего спела с такой силой образа, которая пришлась бы впору какой-нибудь умирающей Травиате.
По сравнению с довольно спорной "Кармен", концертное исполнение которой Михаил Плетнев представлял в прошлом сезоне, эта "Флейта" казалась глотком свежего воздуха — настолько выверенно, пластично, живо и по-театральному очевидно прозвучала у РНО партитура оперы. Хотя оркестру, безусловно, было бы чем впечатлить, если бы фестиваль придерживался чисто симфонического формата, он вряд ли прогадал, сделав ставку на разнообразие жанров, которое обещает стать еще заметнее в следующие разы — отныне "Большой фестиваль РНО" должен стать ежегодным событием.