В дюссельдорфском Кунстхалле (Kunsthalle, Dusseldotf) открыта выставка "Сикейрос — Поллок. Поллок — Сикейрос" (Siqueiros — Pollock. Pollock — Siqueiros). Идея экспонировать этих двух художников в одном выставочном пространстве может сильно изумить многих: до недавнего времени Сикейрос и Поллок воспринимались полярно — как две противостоящие друг другу идеологии и системы творчества. Однако в жизни художников было время недолгого пересечения: Поллок некоторое время пробыл в экспериментальной мастерской Сикейроса в Нью-Йорке в 1936 году. Судя по фигуративным работам американца, созданным во второй половине 30-х годов, особого влияния Сикейрос на него не оказал. В дальнейшем пути живописцев полностью разошлись. Но сегодня уже возможно их сопоставить: кризис идеи социального прогресса поставил под сомнение и идею прогресса в искусстве. Утверждать одну линию вопреки другой стало немодно — модно стало сравнивать.
Название выставки в Дюссельдорфе построено аналогично названию выставки в Берлине: "Берлин — Москва. Москва — Берлин". В этом двойном повторении можно увидеть подобие заклятия, призванного примирить непримиримое и, усмирив давних врагов, объединить противоположности. Немецкие кураторы именно так и формулируют задачу дюссельдорфской выставки. Два художника, на недолгое время встретившись в бескрайнем мире интернациональной художественной богемы Нью-Йорка конца 30-х годов, затем навеки разошлись. Поллок стал символом свободы американского индивидуализма, не боящейся ни безумия абсурда, ни угрозы саморазрушения. Сикейрос стал символом всего архипрогрессивного, всего, что сопротивляется беспощадному индивидуализму свободы, защищая социальные ценности и вековые моральные устои.
Тем не менее, пережив и пересмотрев сегодня столь многое, с высоты нашего птичьего полета в этих фигурах можно увидеть то, что их объединяет, — оба они художники. Сикейрос и Поллок, еще недавно воспринимавшиеся как олицетворения Коммунизма и Капитализма, сегодня обнаруживают единство своих художественных корней, а следовательно, и творчества, которому лишь идеологические противоречия, столь, как показывает недавняя история, легко преодолимые, придали настолько контрастный вид.
Творчество Джексона Поллока называют последней фазой абстракционизма. Зародившись в России благодаря Кандинскому и в Голландии — Мондриану, абстракционизм расцвел в Париже, где в конце концов оказались оба его родоначальника. Но и здесь за абстракционизмом стояли либо мистические симфонии Кандинского, либо математическая гармония Мондриана. Исконно русский вариант абстракционизма — Малевич с его декларированной сакральностью — западному миру никогда не был понятен и оказался переработанным по-своему, вновь на манер Мондриана.
Американцы, впервые познакомившиеся с абстракционизмом в тридцатые годы, с жаром неофитов приспособили его к собственному вкусу. Аршиль Горки, Виллем де Кунинг и Джексон Поллок набросились на мистицизм Кандинского и гармонию Мондриана с такой же страстью, как Генри Миллер на парижскую жизнь, приготовив месиво, наполненное наивной силой Нового Света. Картины Поллока, Горки и Кунинга вообще перестали быть картинами, а стали своего рода эманацией души. Абстракционизм, освобождающий индивидуальность художника, раскрепостил Поллока настолько, что он отверг мольберт и кисти и творил, расстелив холст на полу и прямо выдавливая на него краску из тюбиков. В результате получались великолепные композиции, столь же прекрасные, как вид беспорядочно упавшей осенней листвы и столь же впечатляющие, как посещение сумасшедшего дома.
Давид Альфаро Сикейрос начинал как добропорядочный интеллигентный мексиканец в Нью-Йорке. Затем он не на шутку разошелся и, пользуясь левыми симпатиями мексиканского правительства, в 30-40-е годы украсил госпитали и университеты гигантскими фресками, проклинающими буржуазию и воспевающими пролетариат. Эти произведения он выполнял со страстью последователя Микеланджело, вдохновленного и гением учителя, и трудами Карла Маркса. Социальный протест Сикейроса получил признание в социалистическом лагере, и имевший давние связи с коммунистической партией художник посетил страны победившего пролетариата, где были устроены его персональные выставки. Его выставка в Восточном Берлине проходила как раз в то время, когда Поллак выставлялся в Западном.
Для официальной советской науки не было примера разложения буржуазного искусства более страшного, чем Джексон Поллок. Его прогрессирующее безумие препарировали с удовольствием, сравнивая картины американца с живописью обезьяны и осла, к хвостам которых привязана кисть. В то же время не было для советского искусствоведения художника более любимого, чем Сикейрос, не запятнавшего себя ни эротизмом Гуттузо, ни формализмом Пикассо, ни прочими "измами", которым так любили предаваться коммунистические художники по ту сторону железного занавеса.
Для западного зрителя совмещение Поллока и Сикейроса в Кунстхалле Дюссельдорфа — еще одно доказательство падения Берлинской стены и легкости передвижения по Европе, превращающейся в соединенные штаты. Наличие единых художественных корней для них достаточное доказательство того, что идеология не смертельна, так как есть много идеологий — и почему бы им всем не сосуществовать мирно.
Зрителя из бывшего СССР вряд ли умилит сегодняшнее, столь бесконфликтное, сожительство картин Сикейроса и Поллока на стенах дюссельдорфского Кунстхалле. Для него очевидно, что Коммунизм, воплощенный в яростных социальных протестах Сикейроса, засадил бы Поллака в сумасшедший дом. И у него на этой выставке может возникнуть желание засадить в сумасшедший дом Сикейроса — хотя бы из ненависти к ядовитой автомобильной краске, используемой мексиканским художником для своего социального протеста. С точки зрения зрителя из бывшего СССР, признание единства корней не снимает раздражения по поводу разности достигнутого результата. Ему оба художника могут досадить своей страстностью: нынешнему российскому восприятию искусства никак не удается достигнуть желаемой остраненности восприятия западного. Если эта преграда когда-нибудь исчезнет, Илья Кабаков и Илья Глазунов окажутся в одном выставочном зале и наступит сущий рай без всякого прогресса.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ