Если бы это слово бытовало в 1920-х, фильм датчанина Беньямина Кристенсена (1879-1959) непременно стал бы культовым: настолько прихотлива его фантазия, откровенна садомазохистская чувствительность, шизофренически расщеплена композиция. То он читает академический экскурс о средневековых суевериях и логике инквизиционного террора. То иллюстрирует его слишком убедительными галлюцинациями: монстры выползают из-под юбки нищенки, переспавшей с Сатаной, стряпуха приворотного зелья просыпается в его небесных чертогах. То объясняет массовые помешательства монахинь в терминах современной психиатрии и одновременно обличает ее за использование душа Шарко, который стоит дыбы. То, демонстрируя орудия пыток, затягивает тиски на пальцах ассистентки и изумляется ее крику: я ведь совсем несильно, совсем чуть-чуть. Антиклерикал или тайный инквизитор Кристенсен, понять невозможно. Честь и хвала раскрепощенной скандинавской культуре, в которой он только и мог появиться.