В Москве на 97-ом году жизни умер Сергей Михалков. Об авторе своего любимого стихотворения "Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят!", вспоминает Михаил Трофименков.
Смерть Сергея Михалкова опускает занавес над эпохой. Это невыносимо банально, но иначе не скажешь. После смерти карикатуриста Бориса Ефимова Михалков оставался последним из тех, кого лично редактировал Сталин и жутковато поддразнивал Берия, кто пил с ними вино, видел печати НКВД на дверях друзей, освобождал Западную Украину и Белоруссию, честил космополитов и "некий злак, который звался Пастернак".
Перечисление его должностей и наград заняло бы журнальную полосу (подробнее). А вторую полосу заполнил бы список его родных — от тестя-живописца Петра Кончаловского и жены-переводчицы Натальи до сыновей-режиссеров. Сколько у него внуков и правнуков, патриарх, если ему верить, точно и не помнил.
Но награды — суета сует, род будет расти и крепнуть, давно доказав, что никакие превратности истории не страшны его привилегированному положению. А вот судьба самого Михалкова уникальна. Судьба не литературного диктатора, а поэта. Написавшего "В этой речке утром рано утонули два барана" и "Нас вырастил Сталин". "Нам купили синий-синий, презеленый красный шар" и "Партия — наш рулевой". "Мы едем, едем, едем" и "А сало русское едят". Ведь это писали не два разных человека, а один, не испытывая никакого смущения от раздвоения творческой личности, объяснимого лишь какой-то злой магией.
Впрочем, точно известна дата этого раздвоения — то ли властной благодати, то ли пакта с дьяволом. 29 июня 1936 года в "Известиях" была опубликована колыбельная "Светлана", может быть, лучшее из всего, что написал Михалков. "Ты не спишь, // Подушка смята...". Вопреки легенде, это был отнюдь не день рождения дочери вождя: десять лет Светлане Аллилуевой исполнилось 28 февраля. Но то ли Сталин умилился, то ли он как раз подыскивал потенциального "наркома детской литературы". Уже в 1939 году 26-летний сын классового чуждого юриста-птицевода, да еще, как выяснилось в 1990-е годы, Рюрикович, получил орден Ленина. Еще через четыре года, даже не состоя в ВКП(б), куда он вступит лишь в 1950 году, стал автором гимна СССР.
Сам Михалков писал, что имел в виду совсем другую Светлану, однокурсницу по литинституту. Интересничая перед барышней, пообещал, что назавтра она прочтет в "Известиях" посвященные ей стихи. Колыбельная, которая была написана даже и не для однокурсницы, уже шла в набор, поменять имя героини было делом техники. Этот незамысловатый анекдот — ключ к творчеству Михалкова. Наверное, тогда он испытал что-то вроде озарения: судьбой просто управлять. Достаточно заменить одно слово другим, нужным. Так он будет менять слова гимна, переписывая его в соответствии с линией партии, в 1977 и 2000 годах.
Удивительно, что после 1936 года Михалков еще писал стихи, остающиеся классикой детской поэзии. Ведь, что бы он ни писал, от любой критики были избавлены даже тексты, при мало-мальски пристальном чтении кажущиеся то ли пародией, то ли галлюцинацией о большевиках, живущих в чайнике Ленина. "Уж в этом чайнике нельзя // Должно быть, воду греть, // Но как нам хочется друзья, // На чайник тот смотреть! // Мы видим город Петроград // В семнадцатом году, // Бежит матрос, бежит солдат, // Стреляют на ходу". А что-то напоминало отвратительные Михалкову садистские стишки. Например, этот текст о зверствах Ку-клукс-клана: "Ты хотел свою сестренку // Видеть с куклой на траве,— // Шестилетнюю девчонку // Куклой бьют по голове!". Но, как утверждают многие, Михалков прекрасно знал, что из написанного им откровенно плохо, и не скрывал этого: любой другой на его месте забыл бы само слово "критерии".
Это вовсе не означает, что Михалкову были чужды творческие амбиции. Соревноваться с гениальным "Интернационалом" — это не шутка, это даже представить себе страшно. Стихи Михалкова, очевидно, еще нуждаются в анализе с точки зрения литературного контекста, а не только конъюнктуры. Вот, например, "Веселый турист", пустившийся в путь с вещевым мешком и поющий о том, как весело ему дышится. Не двойник ли это героя тогда же написанного стихотворения Даниила Хармса о человеке, который вышел из дому "с дубинкой и мешком". Человек Хармса исчезал в темном лесу, что в 1937 году звучало вполне буднично.
Михалков часто повторял, что детским поэтом может быть лишь тот, кто сам остается ребенком. В этой банальности скрыт вполне самокритичный и циничный смысл. Ведь ребенок органичен и в эгоизме, и в жестокости, и в притворстве, и в неблагодарности. Детскости больше всего в мемуарах Михалкова "Я был советским писателем" (1992). В книге отзывов в музее Сталина в Гори он писал: "Я в него верил, он мне доверял". А в мемуарах с детской непосредственностью пересказывает байку о том, как Сталин приказал маршалу Ворошилову застрелить его любимую собаку. Потешается над глухотой и дефектами речи Леонида Брежнева, словно не о нем писал: "Выступает перед нами человек с душой бойца". И если Михалков сказал, что "очень верит в Путина и Медведева", то, проживи он еще десяток-другой лет, в его мемуарах нашлось бы что-нибудь интересное и о них. Предположение вовсе не фантастическое. Ведь Сергей Михалков уже давно казался бессмертным. Как детство или Кащей.