премьера / опера
В рамках Зальцбургского фестиваля прошла премьера оперы Луиджи Ноно "Под жарким солнцем любви". Маркс, Ленин, Че Гевара стали не просто героями оперы, но и участниками самого буржуазного фестиваля в мире. В сочетании несочетаемого убедился АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.
Классика итальянской музыки Луиджи Ноно (1924-1990) в советскую эпоху почитали и исполняли, поскольку Ноно увлекался марксизмом, ездил с концертами на фабрики и писал статьи с использованием цитат правильных авторов. Неудивительно, что опера Луиджи Ноно "Под жарким солнцем любви" навсегда связана с Россией. Ее премьера прошла в 1975 году в миланском Teatro Lirico в постановке московского режиссера Юрия Любимова и киевского художника Давида Боровского. Спектакль так понравился композитору, что в течение нескольких лет он не хотел других версий. Сегодня вдова Луиджи Ноно Нурия вспоминает, каких трудов стоило заполучить для постановки в середине 1970-х знаменитого советского режиссера. Хотя сюжет, казалось бы, располагал: в ходе действия цитировались не только Артюр Рембо и Бертольт Брехт, но и Маркс с Лениным. Героями же спектакля стали пять женщин разных времен и народов: среди них как реальные исторические персонажи вроде героини Парижской коммуны Луиз Мишель (1830-1905) или боевой подруги Че Гевары, немки Тани Бунке (1937-1967), так и литературные герои, едва ли не главная из которых — Пелагея Ниловна из горьковского романа "Мать".
В Зальцбурге это на редкость антибуржуазное произведение поставили английский режиссер Кейт Митчелл и дирижер Инго Мецмахер. Поддержку им оказал банк Credit Suisse — вряд ли бы такое было возможно еще четверть века назад. Поскольку Ноно не только фактически отказался от традиционного либретто с диалогами, приблизившись, скорее, к оратории, но и назвал свою оперу вовсе даже не оперой, а "сценической акцией", постановщики решили уважить классика. Тем более что Мецмахер, признанный специалист по современным операм, уже играл Ноно в Зальцбурге: в 1993-м он дебютировал здесь с его "Прометеем". То, что происходит на сцене,— именно акция. Оркестр не просто сидит в яме, но словно выплескивается из нее в боковые карманы сцены, которые открыты зрительскому взгляду. Среди инструментов немало диковинных, особенно по части ударных.
Пять комнат в левом углу огромной сцены Фельзенрайтшуле (бывшей школы верховой езды, переделанной в театр) обозначают жизненное пространство героинь. Все, что с ними происходит, снимается на видео, тут же монтируется и вживую передается на экран. Визуальный ряд (главный оператор — Лео Уорнер) настолько изыскан, так напоминает порой советский авангард 1920-х годов, что поневоле теряешься. А на чем мы, собственно, присутствуем? Это и впрямь опера или показ художественного фильма, который озвучивает Венский филармонический оркестр, и где поет поразительный по своей красоте квинтет женских сопрано? Элин Ромбо, Анна Прохазка, Таня Андрийич, Сара Тайнан и Вирпи Райсанен могли бы претендовать на Grammy, если бы оперу Ноно записали бы на диск. Но Мецмахер против аудиозаписи, ведь она не сможет передать той гигантской работы, которой потребовала зальцбургская постановка.
Правда, если сидеть не в первых рядах партера, то мало что видишь вне экрана. Впору бежать за биноклем, желательно морским. Комнаты с пятью революционерками оказываются слишком далеко, все в них темновато, лишь угадываются силуэты. Тем не менее "Под жарким солнцем любви" производит сильное впечатление. Говорят, молодые зрители уже успели сравнить эту "сценическую акцию" с фильмами Дэвида Линча. Другое дело, что установка Митчелл на аполитичность ей, как профессионалу своего дела, блестяще удалась. Она хотела рассказать "всего лишь" историю пяти женщин, вовлеченных либо вовлекшихся в водоворот большой политики. Финал большинства из них в реальной жизни трагичен: одинокая смерть от старости в забытой богом гостинице, как у Мишель, или гибель в бою, как у Тани Бунке, чье тело потом неделю плыло по Рио Гранде. Это исследование эмоционального, интерес к психологии (крупные планы видео к этому располагают) и определили стилистику спектакля. Многих такая подчеркнутая аполитичность вполне устраивает. Другое дело, насколько это обедняет мысль самого Луиджи Ноно.