Одежда на лучшее

Известный российский искусствовед Ирэн Андреева в своей книге вспоминает жизнь и моду при социализме.*

Одежда, включая историю и моду, суть предмет моих профессиональных интересов. И саму одежду, и такое непростое явление, как мода, мне пришлось изучать почти в экстремальных условиях, живя в стране, где к тому и другому относились в лучшем случае с подозрением, а по существу — негативно.

В конце 1950-х годов в Париже проходил показ советской моды. Коллекция создавалась в Общесоюзном доме моделей на Кузнецком Мосту. В те годы там работала талантливый художник Вера Ипполитовна Аралова. Несколько меховых шубок она дополнила павлово-посадскими шалями и цветными сапожками на каблучках. Кстати, заказала она сапожки в мастерских Большого театра за свои деньги — в легкой промышленности никто не брался за такое дело. "Русские сапожки" привели французских законодателей моды в неистовый восторг. Они бросились к нашим представителям с просьбой продать образцы. Но это категорически запрещалось: все, что вывезено за границу, должно быть возвращено обратно под бдительным контролем таможни. Сапожки вернулись и сгинули где-то в дебрях складских сумерек. А мода осталась: уже в следующем сезоне в Париже на витринах и в коллекциях одежды красовались "русские сапожки". Эта мода, как известно, уже множество раз претерпевала разнообразные изменения. Но ведь жива и по сей день. Только слово "русские" довольно быстро исчезло. Не вошло в историю мировой моды и имя нашего автора — В. И. Араловой. Наша же собственная промышленность стала выпускать женские сапожки лишь через 20 лет! И все эти годы и модельеры слезно просили министерство, и журналисты "ставили вопрос" о выпуске этой не только модной, но и необходимой в России обуви. Увы! Наш советский патриотизм значился только на транспарантах. А ведь это, смею я утверждать, уникальный, единственный в нашей истории случай, когда в мировую моду вошло предложение русского модельера. Ни до, ни после революции такого прецедента нет.

***

Мне с фарцовщиками не пришлось дела иметь, по крайней мере напрямую. Но для моей работы они оказались очень важны. Однажды я со своими коллегами из отдела теории и истории моды в ВИАлегпроме (Всесоюзный институт ассортимента изделий легкой промышленности и культуры одежды.— "О") предприняла попытку собрать словарик терминов русско-советской моды, хотя бы для специалистов... Терминами моды у нас ведали отнюдь не профессиональные модные обозреватели. Минлегпромовские научно-исследовательские институты швейной, трикотажной и прочих отраслей сочиняли немыслимые "научно обоснованные" названия простых вещей. А фарцовщик, предлагая свой "нафарцованный" товар, говорил коротко: батник, водолазка, пуловер, гольфы, "манная каша", говнодавы, косуха и пр. Или презрительное, обидное — самошвей. Они же, фарцовщики, и новые портновские поговорки создавали: "Фирму лажать — себя не уважать". Это о переделке фирменных (тоже от них пошедшее слово), то есть заграничных, качественных вещей. В общем, словарик кое-как собрался и пользовался большим успехом у специалистов. Жаль только, что мы не довели эту работу до конца, поскольку наше руководство в этом не было заинтересовано и боялось всякого "свободного слова", сказанного без указания сверху. И еще очень жаль, что я в то время не сообразила привлечь к этой работе парочку махровых фарцовщиков из Москвы и Ленинграда. Среди них было немало талантливых и занятных людей. Да и спекулянты из советской торговой сети были бы очень полезны в этом увлекательном деле: у них тоже была своя терминология для внутреннего употребления.

***

Источники поступления товаров везде были одни и те же... Только способ их реализации был специфическим. Я, например, в известной парикмахерской на улице Горького у маникюрши (!) купила кусок изумительно красивой органди из нейлона, темно-синего цвета с мелкими, редко разбросанными розовыми звездочками. Скоренько отнесла его в "свое" ателье — через неделю открывался первый конкурс пианистов им. Чайковского, и мы с мужем были счастливыми обладателями абонемента на все туры и заключительный концерт. К нему и поспело мое новое платье. Так что я слушала Вана Клиберна (тогда его так, по-русски, называли в афишах и программах) в его звездный час в "звездном" платье!.. Мое крохотное тщеславие было приятно польщено: муж сказал, что сидевшая рядом англичанка не спускала глаз с меня, вместо того чтобы смотреть на удивительные руки пианиста, одним ударом порвавшие струну рояля. А, например, "чудо-сапоги" достались мне благодаря тому, что оказались малы моей коллеге и подруге, у которой отец работал в Разноэкспорте...

***

...К середине 1960-х годов "грянули" колготки! Только наша промышленность возгордилась невероятным объемом выпуска капроновых чулок, которые, правда, тогда и впредь были хуже заграничных на несколько порядков. И мы всегда бегали за нейлоном или перлоном хотя бы из ГДР. Нейлон в комиссионках стоил в несколько раз дороже перлона. И вдруг — колготки! Фабрики встали насмерть: не будем делать! Ведь это почти три пары чулок по расходу сырья и затраты времени в два раза больше! Как план по валу выполнять? Нет, нет и нет. Так и не было советских колготок почти 20 лет. Из заграницы все оркестры, ансамбли, спортивные команды везли их чемоданами — и прямо в комиссионные магазины. Самые же модные, цветные, рисунчатые, можно было достать только у спекулянток. Цены сумасшедшие. Колготки были в это время богатым подарком, как шелковые чулки для королей в XVI-XVIII веках. Нашим манекенщицам выдавали всего по две пары колготок на месяц. А показы в Доме моделей шли всю неделю по три сеанса в день. Я помню, какое у манекенщиц было ноу-хау: у колготок отрезался порвавшийся чулок до, так сказать, "трусиков". То же делалось с другими порвавшимися колготками. А потом оставшиеся еще целыми чулки надевались на правую и левую ногу, и только верхние части — "трусики" — были надеты друг на друга. Поэтому не только чулки, но и колготки, при покупке нескольких пар, подбирались одинаковых цветов.

***

Я уже работаю в ВИАлегпроме, значит, это 1964 или 1965 год. Замдиректора привел меня на какое-то совещание, где шел громкий спор, похожий скорее даже на скандал. Оказалось, что представители московской торговли категорически отказываются закупать у Чехословакии мужские белые трикотажные трусики с гульфиком (в просторечии — с ширинкой). Теперь такие носят, наверное, и оленеводы за Полярным кругом. Противостояние дошло до того, что чехи пожаловались на наших оптовиков чуть ли не на самый верх! Нас призвали как главных арбитров в вопросах нового ассортимента. Но где уж там мне с искусствоведческим красноречием против убийственного аргумента одной из руководительниц большого универмага: "Куда же,— кричала она,— в таких трусах мужчина может пойти? Это ведь срам — в них на пляже показаться! И в бане засмеют!" Привычная бедность отстаивала привычную универсальность: и в пир, и в мир, и в добрые люди.

Или вот еще. О шевиотовых пиджаках на женщинах в среднеазиатских республиках, о штапельном полотне темных расцветок и повышенном спросе на женские хлопчатобумажные удлиненные панталоны, с резинками у колен, из трикотажа несчастных расцветок в тех же республиках. Это рассказывали мне работники оптовой торговли, которых мы, амбициозные дилетанты в вопросах торговли, так часто ругали. Пропагандируя моду, я, как и мои коллеги, высмеивала все, что уходило из моды, требуя замены устаревшего ассортимента новомодным. Но в масштабах страны, в распределительной плановой системе все обстояло совсем не так просто, не так прямолинейно. И очень часто народ не понимал модельеров, а модельеры далеко не все знали о потребностях своего народа. Вот несколько примеров.

Когда-то, не без труда и нажима, наши швейные фабрики осилили производство женских жакетов в стиле мужских пиджаков, со временем ставших едва ли не униформой женщин-активисток. Прошло больше 20 лет. В моду вошли жакеты совсем иного стиля, а фабрики наотрез отказывались менять модели, ссылаясь на полную загруженность заказами на эти самые "пожилые" жакеты. Мы, поборники новейшей моды, кипели от негодования. Что же оказалось? Сельские жительницы среднеазиатских республик приспособили недорогие пиджаки из полушерстяного шевиота для замены паранджи! Накидывали одно плечо пиджака на голову, а пустым рукавом прикрывали нижнюю часть лица. Им это было удобно, когда они ненадолго покидали свои глухие дворы, чтобы сходить на базар. Паранджу в эти времена уже шили лишь редкие старушки на дому. Традиционный кустарный промысел прекратил свое существование.

Эти же сообразительные покупательницы заменили свои традиционные шелковые штанишки массовыми советскими, ославленными на весь свет трикотажными панталонами из хлопка. Вынув подколенную резинку, они надшивали низ кусочками традиционной цветастой шелковой ткани и вышитым кантом с кисточками. Ведь только эта часть штанишек и была видна из-под платья!

Когда из моды уже вышло штапельное вискозное полотно, республики Средней Азии продолжали его потреблять в огромных количествах. Преимущественно темных расцветок. Ткань стоила совсем дешево. Поэтому из нее шили простые домашние платья таджички, туркменки, узбечки, облепленные детишками и целый день скрытые от людских глаз во дворах, за глухими дувалами. А модельеры в ташкентском, ашхабадском, фрунзенском и алма-атинском домах моделей по указанию властей (как и в Москве, Киеве, Тбилиси и т. д.) упоенно создавали немыслимые наряды "по народным мотивам" якобы для этих же самых женщин. Слава богу, никто никогда эти наряды не носил и не копировал: ни гаремов, ни бояр поблизости не оказалось!

Или вот пример неудачи с модным товаром в одном из московских магазинов.

Как известно, юбку-брюки придумали одновременно с велосипедом, специально для отважных дам, оседлавших новинку технического прогресса. Эта юбка постоянно видоизменялась, то становясь очень модной, то отходя на второй план, но неизменно сохраняя свою гибридную особенность. В Советском Союзе юбка-брюки никогда не лидировала в массовой моде. Но вот однажды, кажется, в середине 1970-х годов, импортеры сразу нескольких стран стали настоятельно предлагать такие модели. Я уламывала наших торговых заказчиков (сама, конечно, уже носила эти юбки и зимой, и летом), и некоторые, поддавшись моему напору, заказали небольшие партии для нескольких центральных магазинов Москвы. По-моему, у венгерских партнеров. Но уже в следующем году они категорически отказались и от самых крохотных заказов. От моей попытки опять агитировать с хохотом отмахнулись. И объяснили причину своего отказа: удалось продать всего несколько штук! Большая же часть покупательниц, запутавшись в этих юбках, с досадой швыряла их обратно на прилавки. Вставив обе ноги в одну штанину, они не могли понять, что делать со второй, оставшейся пустой. Совершенно как в известном детском стихотворении! Рекламы, понятно, не было. А универмаги наши отнюдь не напоминали бутики, куда заходят один-два покупателя в час, в неделю или даже в месяц. Нашим продавцам не хватало времени, чтобы уследить за снующими повсюду ворами: где уж тут объяснять дамам, куда ноги вставлять в каких-то юбках-штанах!

Торговля хоть что-то по опыту знала о покупателях. Фабрики что-то узнавали от торговли. Мы знали о западной моде в своем социальном круге, довольно узком в масштабах страны. У модельеров в арсенале числились вкус, фантазия, мастерство. Кое-что они знали на основании заказов фабрик. И не следует забывать, что у домов моделей важнейшим был план производства, то есть заказы фабрик. У фабрик — план, план и еще раз план, а потом заказ торговли. У торговли — план, план, еще раз план и ходовой товар. А уж после всего этого немножко моды, как ее себе представляли работники торговли от Калининграда до Курильских островов и от Тикси до пресловутой Кушки.

*Книга Ирэн Андреевой "Частная жизнь при социализме. Отчет советского обывателя" готовится к выходу в издательстве "Новое литературное обозрение".