Я долго не мог понять, почему здесь — где отличное мороженое, кондиционер и удобные кресла — не было ни души.
Город Анкара в разгар августа — адское место, как и любое городское место в этой части света. Столица Турции — это еще и цепь нескончаемых кратеров, разрытых котлованов, где не копошатся люди и краны.
Я понимаю: они и хотели бы что-нибудь построить, и даже начинают, потому что хотят где-то жить, и хотят жить как люди, но не получается, потому что надо успеть построить в России. Ведь есть же такое понятие: турки — лучшие строители в мире. И это гордое звание надо все время доказывать. Ведь сидя дома, ты никак не докажешь, что ты — лучший в мире.
И вот я иду по одной из немногих неразрытых улочек Анкары при огромном стечении турок (им больше негде ходить, их можно понять, они не хотят ходить среди котлованов) и вдруг вижу совершенно пустое кафе. Уровень его, сразу видно, немного выше среднего: здесь нет пластиковых стульев, здесь местами из-под потолка хлопками вырывается холодный пар и, значит, оно кондиционировано. Здесь приятная, наконец, полутьма, а на стенах картины со сценами из раннетурецкой жизни... И ни одного посетителя. Вообще ни одного посетителя. Люди проходят мимо этого кафе и сидят во всех остальных, которые на самой жаре; в которых пластиковые стулья; в которых ветер волочит между столов остатки отвратительной городской жизнедеятельности.
При этом по-настоящему прокаженным является по всем признакам именно это пустующее кафе.
Я понимаю: видимо, цены. Я захожу и спрашиваю меню. Не очень-то я разбираюсь в этих ценах, но и не надо разбираться, чтобы понять: цены как цены. Вот в Москве — цены. А здесь — нет, не цены, недоразумение, можно сказать.
Я захожу, сажусь, заказываю кофе по-турецки и мороженое. И то, и другое поражает меня. Да, этого просто не может быть. Я не люблю сиропа в мороженом, а они успели его сюда налить, но такой сироп в таком мороженом, что давлюсь, потому что я хочу еще, еще...
Потом, отдышавшись, я решаюсь спросить официанта, что, собственно говоря, происходит. Почему он все делает по первому требованию, понятно: никого больше тут нет. Но почему он ни разу не ошибся, не надоел, не сказал что-нибудь под руку, не промолчал некстати, когда я с ним заговорил. Откуда он знает английский и в конце концов русский — ему удалось к месту употребить несколько близких к сердцу слов.
— Почему у нас никого нет? — улыбается он.— Это не так. Вы пришли!
— Я первый день в вашем городе,— говорю я.— Я, наверное, чего-то не знаю. Я, видимо, зашел сюда по ошибке. Я не знаю, почему я это сделал. Я уже почти жалею.
— Почему? — тревожится он.— Мороженое было невкусное?
— Да в том-то и дело, что очень вкусное. Но вы можете объяснить, почему к вам никто не ходит?
— А-а! — сияет он.— Разве вам это не нравится?
— Нравится вообще-то... Но как-то тревожно.
— Знаете,— говорит он,— мы надеемся, что после вас у нас будут наконец клиенты. И много!
— Вы можете мне сказать правду?! — я теряю терпение.
— Могу,— говорит он.— Мы открылись три дня назад. До этого у нас три месяца шел ремонт.
— Почему?
— Потому что наше кафе взорвали,— поясняет он.— Теракт. Было много жертв. Вот на этом месте, где вы сейчас сидите, буквально на этом месте, одной девушке оторвало...
--Все, спасибо! Счет! — кричу я.— Не надо подробностей! Просто несите счет!
Он приносит счет — так же быстро, как сделал все остальное.
А я в это время испытываю огромное облегчение. Все-таки как же хорошо, что все разъяснилось. Просто чудесно!
И я выхожу из этого кафе с легким сердцем.